Я ринулась к двери, пока он не сообразил, где же они на самом деле. До свободы оставалось несколько шагов…
И тут Кариока вырвался из рук Лили, шлепнулся на пол, поскользнулся на линолеуме, со второй попытки поднялся на лапки и принялся скакать, бешено лая на дверь. Я в ужасе уставилась на нее. Дверь распахнулась, и в бар, отрезав нам путь к отступлению, ввалился Шариф со своими громилами в деловых костюмах.
— Стоять! Именем…— начал он.
Но прежде чем я успела сообразить, что делать, Кариока рванулся вперед и вцепился в давно облюбованную лодыжку-Шариф взвыл от боли, шарахнулся назад и вылетел в дверь, увлекая за собой кое-кого из своих верзил. Не теряя ни секунды, я рванулась следом и сбила его с ног. На физиономии шефа тайной полиции остались отпечатки моих каблуков, а мы с
Лили помчались к машине. Эль-Марад и половина посетителей бара устремилась в погоню.
— Вода! — заорала я на бегу. — Вода!
Мы не смогли бы добраться до машины, запереть двери и завести двигатель. Не оглядываясь, я побежала прямо к небольшому пирсу, рядом с которым покачивалось на волне множество небрежно пришвартованных рыбацких лодок. Добежав до края пирса, я решилась оглянуться.
На набережной творилось черт знает что. Эль-Марад бежал по пятам за Лили. Шариф, осыпая окрестности бранью, пытался одновременно отодрать от своей ноги Кариоку и высмотреть в темноте движущуюся мишень, чтобы прицелиться. А ко мне уже топали по пирсу трое верзил, так что мне ничего не оставалось как зажать нос и прыгнуть в воду.
Последнее, что я увидела, прежде чем погрузиться в волны, было маленькое тельце Кариоки — отброшенное Шарифом, оно взвилось в воздух и полетело по дуге к воде. Затем я почувствовала, как над моей головой сомкнулись холодные волны Средиземного моря, и тяжесть шахмат Монглана потянула меня вниз, вниз, ко дну…
Белая земля
Земля, где ныне властвуют воинственные бритты
И где они свою могучую империю воздвигли,
В былые времена была пустой и дикой,
Безлюдной, неухоженной, бесславной…
Не заслужила даже имени она
До той поры, пока моряк отважный,
Опасности смертельной избежав
На корабле своем средь белых скал,
Которыми усеян южный берег,
Не даровал ей имя Альбион.
Эдмунд Спенсер. Королева фей
Ах, коварный, коварный Альбион!
Наполеон, цитирующий Жака Вениня Боссюэ (1692)
Лондон, ноябрь 1793 года
Пробило четыре часа утра, когда солдаты Уильяма Питта принялись колотить в дверь дома Талейрана в Кенсингтоне. Куртье набросил халат и поспешил узнать, что там за шум. Когда он открыл дверь, то увидел, что в нескольких окнах окрестных домов горит свет,—любопытные соседи, прячась за шторами, таращились на солдат, которые стояли на пороге дома Талейрана. Куртье вздохнул.
Как долго они в страхе ожидали этого! И вот неминуемое свершилось. Талейран уже спускался вниз, накинув несколько шелковых шалей поверх ночной рубахи. Его лицо представляло собой маску ледяной учтивости, когда он пересек маленький холл и подошел к ожидавшим его солдатам.
— Монсеньор Талейран? — спросил офицер.
— Как видите, — поклонился бывший епископ, холодно улыбаясь.
— Премьер-министр Питт сожалеет, что не смог лично доставить эти бумаги, — заученно протараторил офицер.
Достав из кармана мундира пакет, он вручил его Талейрану и продолжил:
— Франция, непризнанная анархическая республика, объявила войну суверенному британскому королевству. Все эмигранты, которые поддерживают ее так называемое правительство или были замечены в подобном прежде, лишаются убежища и защиты Ганноверской династии и его величества короля Георга Третьего. Шарль-Морис Талейран-Перигор, вы признаны виновным в противозаконных действиях против королевства Великобритании, в нарушении акта от тысяча семьсот девяносто третьего года об изменнической переписке, в конспирации и ведении деятельности в бытность помощником министра означенной страны против суверенного…
— Мой дорогой друг, — сказал Талейран, усмехаясь и отрывая взгляд от бумаг, которые он просматривал. — Это абсурд. Франция объявила войну Англии больше года назад! И я делал все, что было в моих силах, чтобы помешать этому, о чем Питт прекрасно осведомлен. Французское правительство разыскивает меня по обвинению в измене, разве этого недостаточно?
Однако его слова не произвели на стоявшего перед ним офицера никакого впечатления.
— Министр Питт уведомляет, что у вас есть три дня, чтобы покинуть Англию. Здесь ваши документы по депортации и разрешение на выезд. Желаю вам доброго утра, монсеньор.
Отдав команду «Кругом!», он повернулся на каблуках. Талейран молча посмотрел, как солдаты маршируют по булыжной мостовой, и отошел от двери. Затем он так же молча отвернулся. Куртье закрывал дверь.
— Albus per fide deci pare, — произнес Морис себе под нос. — Это цитата из Боссюэ[33], мой дорогой Куртье, одного из величайших ораторов, которых знала Франция. Он называл Англию «Белая Земля, которая обманывает тех, кто верит ей», «коварный Альбион». Здесь всегда правили выходцы из чужих народов. Сначала это были саксы, затем норманны и скотты, теперь германцы — которых они презирают, но на которых так похожи. Они обвиняют нас, но у самих короткая память, ведь убили же они собственного короля во времена Кромвеля. Теперь вот заставляют покинуть берега Англии их единственного союзника-француза, у которого и в мыслях не было становиться их хозяином.
Он постоял, склонив голову, шаль соскользнула на пол. Куртье прочистил горло:
— Если монсеньор уже выбрал место назначения, я могу начать приготовления к отъезду немедленно…
— Трех дней недостаточно, — сказал Талейран, приходя в чувство. — На рассвете я отправлюсь к Питту и попрошу увеличить срок моего пребывания в Англии. Я должен спасти сбережения и выбрать страну, где меня примут.
— Но мадам де Сталь?.. — вежливо заметил Куртье.
— Жермен сделала все, что могла, чтобы меня впустили в Женеву, однако правительство отказало. Похоже, меня все считают предателем. Ах, Куртье, как быстро становишься ненужным на закате жизни!..
— Монсеньор, в ваши годы рано говорить о закате жизни, — заметил Куртье.
Талейран оглядел его своими циничными голубыми глазами.
— Мне сорок, и я потерпел неудачу, — сказал он. — Разве этого недостаточно?
— Но не во всем, — раздался бархатистый голос.
Двое мужчин посмотрели наверх. Там, перегнувшись через перила балюстрады, стояла Кэтрин Гранд в тонком шелковом халате, и длинные белокурые волосы струились по ее обнаженным плечам.
