не знал.
Мне бы спутницу в дорогу и знаний мешок, —
Был бы мудрым и беспечным, и с песнями шел.
Припев
Оторви листок календаря,
Если этот день прожит тобою не зря.
Если ты день проспал, то не трогай листок.
Оторвешь его позже, ведь тебе все равно.
Я бы в свой чемодан положил немного звезд,
Положил пыль дорог и чуть-чуть облаков.
И удача бы мне улыбалась в пути,
Я бы слушал пенье птиц и нюхал цветы.
Бодрым шагом вперед за своею судьбой
Я пойду на край земли, и тебя возьму с собой.
Чтоб ты мне плела венки, и любила в ответ.
Только жаль, что пока такой спутницы нет.
Он сыграл еще пару песен, а затем сам стал в кругу среди слушателей, по инерции посматривая туда, где тусклый фонарь освещал вход в ворота санатория. Там было пусто. Кто-то, забив, пустил по кругу косяк. Атмосфера налилась, стала гуще, осязаемее. Он словно сидел в небольшой комнате, стенами которой были все эти люди, такие добрые, открытые, такие милые, словно цветы, выдернутые из асфальтового мира. Счастливые, честные, исполненные смысла. Они стали камнями очага любви. Они стали сильнее гор и поднялись выше деревьев. Светлые боги, пришедшие изменить мир. Время уносило их голоса в море, мир забывал их, стирал из реальности, но они жили вопреки всему, они победителями уходили в прошлое, впечатывались в нем, как в янтарь, навеки… Только в душе его по-прежнему завывал холодный ветер.
– Слышь! Тебя там кто-то зовет, – Кот кивнул ему в сторону набережной. Там, в тени у санаторного забора виднелся чей-то невысокий силуэт.
– Светка! – прошептал Том, и поспешил к фигуре. Но под забором стояла не Светка, а совершенно незнакомый пацан.
– Пошли, – радушно улыбаясь, кивнул тот, почесав короткий ежик волос.
– Куда? – недоуменно спросил Том.
– Да не боись, – проговорил незнакомец, подмигнув как старому другу, и легонько хлопнул его по плечу.
– Ты от Светы?
– Ага! – сказал тот, и они пошли в сторону ворот.
У ворот никого не было, лишь охранник по-прежнему спал, свесившись со стула.
– Где она? – спросил Том.
Пацан приложил палец к губам и заговорщицки кивнул Тому.
«Она меня ждет там!» – Том кивнул и быстро прошмыгнул мимо охранника. Пацан последовал за ним.
Они быстро прошли по дорожке у здания санатория, свернули налево. За высоким железным забором виднелась боковая аллея поселка, ведущая от пляжа. Она была хорошо освещена, по ней еще прогуливались поздние парочки. Еще раз свернув налево, они оказались на небольшом пятачке газона, окруженного забором высокого стриженого кустарника. Том не успел моргнуть, как из кустов показались несколько человек.
Пятеро стали в ряд, за спиной, отрезав выход. Еще трое окружили его с трех сторон.
«Похоже, влип», – подумал Том, все еще надеясь на то, что это какое-то недоразумение, чья-то нелепая шутка. «Вот я дебил. Да какая там Светка?!» – запоздало мелькнуло в голове.
– Ложись на землю, – сказал кто-то.
– Не-а. – Том, нелепо улыбаясь, смотрел по сторонам. «Забор, двухметровый, с пиками. Перемахнуть не успею, – стащат. За кустами – глухой угол из того же забора. Не вырваться. Одно радует, что ценят: пять человек на выходе».
Том затравленно посмотрел сквозь забор: там, за решеткой, метрах в семи от него текла неспешная курортная жизнь. Неподалеку снова заиграла гитара. Совсем рядом, держа друг друга под руку, прошли парень с девушкой. Глянули в их сторону, на парней, встретились с ним взглядом, спешно отвели глаза.
Том оглядел троих. Это были спортивные, крепкие ребята. На гопников они походили мало. В них не было присущей им развязной уголовной наглости. Это были какие-то спортсмены.
– Ложись на землю! – нетерпеливо повторили ему.
– Зачем? – чтобы выиграть время, Том включил дурака. – А что случилось?
Он мучительно искал выход. Он совсем расслабился в этом заповедном краю, забыл о том, что накануне случилось с Монголом. И его так красиво развели на ровном месте. Эх, будь Монгол рядом, – он бы обязательно что-нибудь придумал.
– Ложись на землю! – уже совсем другим тоном прорычали ему. – Или помочь?
– Да не, пацаны, не лягу, – вдруг сказал Том, глупо улыбаясь и беспомощно разводя руками.
Сильный удар ногой в живот согнул его пополам. Удар был неожиданным, сбоку, от третьего, которого Том на миг потерял из виду. Другой удар, скорее, тычок пришелся в спину, и Том плюхнулся лицом в густую газонную траву. «Надо же, мягкая какая. Никто по ней не ходит, поливают, видимо», – не к месту пришла идиотская мысль.
Кто-то сзади сел ему на ноги, второй устроился на плечах, а третий зашел с головы.
«Что же им, гадам, надо? Извращенцы? Вряд ли. Пытать будут? Задушат?»
– Отпустите, уроды! – Том отчаянно задергался, как выброшенная на берег рыба. Смерть несколько раз подходила к нему не вовремя, но сегодня был тот редкий день, когда где-то в глубине души он был согласен умереть. В конце концов, героическая смерть украшает любого человека.
Его вдавили лицом в траву, схватили за волосы.
– Как же вы достали, уроды волосатые, – беззлобно и по-хозяйски деловито проговорил кто-то сверху. Том повернул голову, и увидел краем глаза, как падают в траву прядь за прядью его длинные космы.
«Они постричь меня решили! – вдруг осознал он. – Эти идиоты решили меня подстричь?!»
Это открытие почему-то не произвело никакого впечатления, скорее – наоборот, на него вновь накатило уже знакомое ему чувство отчуждения.
Разве это может иметь какое-то значение после всего, что произошло с ним? Раза три он чуть не погиб в горах, а вчера его укусила какая-то дрянь, и он снова остался жив. Спасаясь от расправы, он проехал тысячу километров, чтобы здесь, в этом небольшом поселке случайно встретить свою единственную, свою любовь, свое счастье, которое вновь ускользнуло от него! Сегодня он навсегда расстался с девушкой, в которую был влюблен без памяти, и которую случайно, будто на прощание, встретил, и – потерял! Это было всерьез, глубоко, и по-настоящему. Это имело смысл на любых весах его короткой и такой пестрой жизни. Но в чем смысл того, что происходило с ним сейчас, в этих кустах? Восемь здоровых дебилов ненавидят непохожих на них, и поэтому стригут его волосы. Или они – всего лишь слуги, посланники далеких смыслов, они приносят странную жертву его прошлому. Где-то рядом, может быть, за ближайшей белой стеной, укрывшись одеялом, уже спит Светка. А в черном-пречерном
