полусонного восьмилетнего сына жестами, за которыми так и слышалось: «Ну же, Ардра!» Будет ли Лавик так же подгонять Цветика, когда та подрастет? Но Тритти и Ардра – не настоящие варвары; те живут южнее, восточнее или западнее. В конце концов Прин, повинуясь своей натуре, решила, что выполнит оба первых желания.
Почти все работницы уже вышли, и на ее конце никого не будет.
По взгляду одного из мужчин Прин поняла, что ей надо выбрать из волос все прочие застрявшие листья и хорошенько умыться в ручье – что она и сделала.
Потом достала из соломы деньги и нож, надела подаренное госпожой Кейн зеленое платье – в нем были объемистые внутренние карманы, а в этом, рабочем, их не было. Положила в один карман деньги, заткнула за пояс нож и постаралась прикрыть его складками платья – хотя кому какое дело, есть при ней нож или нет.
Может, все-таки лечь и поспать?
Завтрак из-за тошноты она решила пропустить и сразу пошла в контору.
Она не помнила – не могла вспомнить – как проснулась. Не помнила, как открыла глаза в лесу, как перешла от «ничто» к «сейчас» и потому затруднялась найти промежуток между предыдущими мыслями или чувствами – промежуток, занятый сном. Не могла она также вспомнить, чем кончился сон о золотом драконе – да и кончился ли? Что, если это чудище, всё в золоте и каменьях, вдруг выглянет из-за дерева или бочки?
Ирник, нагревавший вощеную доску на лампе, чтобы стереть написанное, посмотрел на нее как-то странно – может, она не все листья из волос выбрала?
– Прин? Я думал, ты… Тут, по-моему ошибка. Всего две бочки удобрений за вчерашний день из малой пещеры? Вот, смотри, что ты ставила на этой неделе: девять, восемь, двенадцать, десять… а потом две! Нельзя так относиться к подсчетам – я потому и отправил тебя следить за малой пещерой. Тщательно следить и записывать. Если я скажу Роркару, что они всего две бочки наполнили за день, он их всех выгонит – а для них, как ты знаешь, это смерти подобно.
– Ну так не говорите, – сказала Прин.
– Что? – Ирник, продолжая плавить воск, нахмурился.
– Я в самом деле ошиблась. Хотела написать «двенадцать», а тут графская карета приехала, я и…
– Двенадцать? Это дело другое. А «сорок девять» многовато для главной пещеры. Поставим им «сорок» и начнем все заново, ладно? Смотри только больше не ошибайся.
– Постараюсь, – сказала Прин.
Ирник поставил лампу на полку под чистой теперь доской.
– Знаешь, тебя ведь утром искали.
Прин сделала вид, что ей это безразлично.
– Его сиятельство и Роркар. Недурно ты, видать, у графа вечерок провела. Я сказал, что ты, верно, встала пораньше и пошла погулять.
Прин шевельнула сухими губами.
– Ну да… так и было.
Может, ее сон начался у графа?
– Пойду в харчевню за Тетти, – сказала она. – У нас урок.
– Не думаю, что…
Но Прин уже выбежала наружу мимо бондарных дощечек, горшков, инструментов и висячих корзин.
Народу перед харчевней собралось больше обычного. Одни садились в телегу, другие уже ехали на север в другой повозке. Вид у всех был довольный. Мужчины покатывались со смеху, слушая дородную женщину, а та жестикулировала и гримасничала вовсю. Прин уловила знакомые «ниву» и «хар», но остального не поняла.
– А, вот ты где! – Юни вышла из харчевни в темно-синем платье, вытирая руки о фартук. – Ты куда подевалась ночью? – Прин очень хотелось достать из-за пояса нож, но Юни, надо думать, сочла бы это несколько странным. – Его сиятельство приехал прямо с утра, разбудил Роркара, и они стали расспрашивать про тебя. – Платье Юни было точно такого же цвета, как графский плащ, только без металлического блеска.
Прин нащупала сквозь ткань рукоятку ножа.
– Граф сказал, что тебя отвезли бы домой, но ты чего-то не поняла и ушла сама…
– Да, – ответила Прин, думая: так и буду всем отвечать, пока дракон меня не утащит.
– Путь от графской усадьбы неблизкий, хорошо хоть луна была полная. Еще светила, когда я поутру пришла открывать, но дождь все равно прошел. И в бараке тебя ведь не было!
Прин кивнула.
– В конце концов граф забрал Бруку, а Роркар сидел в пустой харчевне и говорил, что не так хотел бы начать Праздник труда. Жалко его…
– Забрал Бруку?
– Надо было тебя дождаться, Роркар так ему и сказал. У рабов ведь тоже права есть, и это при свидетелях надо делать… Но его сиятельство разгневался и говорит: прости, братец, но эта дурочка – то есть ты – уже не вернется. Говорит, они тебя всю ночь искали, а после подумали, что ты могла вернуться домой. А Брука, говорит, сознается, если ее допросить. Ее увели туда, на зады… Раньше-то это впереди делали, у всех на виду. У дороги были вкопаны два бревна, и их там приковывали. Лет в шесть или семь я ехала мимо с двоюродным братом и видела. Долго потом спать не могла, да и теперь вспомнить тошно. Ты куда? – Юни догнала Прин, идущую в обход дома. – Не ходи, все равно ничем не поможешь – не помогла бы, даже если б тебя нашли. Ее отвяжут, когда все вернутся назад…
Прин упрямо шла дальше.
– Ты только недолго, ладно? Поедем вместе, расскажешь, как там было в гостях…
Прин повернула за угол.
Там не было никого – непохоже на утро. Прин посмотрела на ряды каменных скамей, ожидая увидеть врытый в землю кол и прикованную к нему женщину… нет, ничего такого.
К харчевне подъехала еще одна повозка. Кто-то кого-то звал, кто-то громко смеялся.
Прин пошла по проходу, топча одуванчики и полынь. Железные скобы – от многих остались только обломки – окрасили камень ржавчиной, в выбоинах стояла вода.
Веревка, привязанная к скобе и уходящая куда-то за край, шевелилась.
Прин устремилась к ней.
Женщина лежала на боку, уткнувшись лицом в камень. Веревка обматывала ее костлявые руки от запястий до локтя, платье было спущено до пояса. Она дышала тихо, почти неслышно.
Открыв глаза и увидев Прин, Брука, похоже, не очень удивилась и снова закрыла их.
Сначала Прин подумала, что все не так уж и страшно. Это веревка, не цепь, и всего два рубца на спине кровоточат – хотя кровь запятнала траву и оставила бурый след на камне.
Вокруг по-прежнему не было ни души – да если бы кто и был, Прин бы сделала то же самое. Она достала нож и стала пилить веревку. Это заняло
