Лексий только что сделал то, что делают все попаданцы: спас мир. Ну… в какой-то мере. Наверное, большего от него нельзя было требовать.
Взгляды всех, кто ещё остался в живых, были прикованы к исполинской птице – и к человеку перед ней. Зачарованные, парализованные изумлением и страхом, они смотрели и ждали, что же будет дальше…
Всё поле выдохнуло в один голос, когда Огнептица вдруг метнулась куда-то в пустоту и – исчезла.
А человек постоял ещё минуту, глядя ей вслед, и упал. Сначала на колени, потом повалился на бок…
Где-то среди оттийцев и сильван, на время забывших, кто из них кто, рослый светловолосый мужчина схватился за грудь, изменившись в лице, и заорал кому-то:
– Лёшка!..
Придя в себя, Лексий немного удивился тому, что до сих пор жив, но сразу понял: это ненадолго.
Бран был прав: это было совсем не больно. Просто каждый вдох вдруг стал требовать осознанного усилия.
Первым, что он увидел, открыв глаза, было лицо Рада – Рада, не генриха, страдальческая морщинка между его бровей не давала ошибиться. Это было так хорошо, что Лексий даже не стал спрашивать себя, как так получилось. Главное – получилось, и слава богам…
Одной рукой Рад обнимал его за плечи, другой – бережно поддерживал голову. Подумать только, ты умираешь на руках у друга. Совсем как в книгах…
Лексию очень хотелось сказать ему: «Я так по тебе скучал». Сказать: «Как я рад снова тебя видеть». Но говорить уже не было сил, и он просто улыбнулся. На это его ещё хватило.
Надо же, у него получилось. Если честно, он сам до конца не верил. Он никогда не был героем. Кем-то, кто готов пожертвовать собой.
Лексий вдруг понял, что ни о чём не жалеет.
Ему почему-то всегда казалось, что, когда умираешь, мир меркнет. Сейчас он понял, как ошибался. На самом деле мир белеет. Бледнеет, пока не становится неразличимым, словно смотришь на яркий свет… Но как же громко всё-таки бьётся сердце, освобождённое от обручей! Или это твоё собственное?..
Лексий устало вздохнул и закрыл глаза.
Он ещё успел почувствовать медвежьи объятия Рада.
В конце концов, если подумать, кончилось всё не так уж и плохо.
Когда человек на поле упал, Гвидо, не говоря ни слова, бросился туда. Могла ли Царевна не побежать за ним? Не спрашивая, куда, не спрашивая, зачем, она поспешила следом.
Дорога была неблизкой, но они ещё успели застать его в живых. Царевна видела, как он закрыл глаза. Видела, как красивая темноволосая голова безвольно запрокинулась, как мужчина, державший друга на руках, стиснул зубы и прижал его к груди…
Вокруг собрался народ, но никто не решался подойти слишком близко. Царевна успела повидать то́лпы, беспорядочные, галдящие; над этой царила тишина. Их было пятеро в круге пустоты: двое друзей, Царевна с Гвидо и Регина, пытающаяся отдышаться после бега. Они трое были здесь такими чужими. Вообще все были – кроме этого большого оттийца и человека у него в объятиях.
Сбоку произошло смятение, и сквозь толпу прорвался хрупкий светловолосый юноша с нашивками сильванского мага на одежде. На ходу закатывая рукава, он поспешил к двоим на земле, но Гвидо мягко удержал его за плечо, и его взгляд, полный сострадания, был понятней любого «поздно». Юноша отшатнулся, словно ужаленный, впился в волшебника широко раскрытыми неверящими глазами, чёрными от горя – и, будто сломавшись, покачнулся и спрятал лицо в ладонях…
Они собрались здесь такой странной компанией. Оттийский воин, сильванский волшебник, жестокая королева, чародей, который больше не может колдовать, она сама, чем бы она ни была… и человек, который их всех спас. Стоя вокруг него, они забыли о вражде и просто пытались осознать. Царевна не знала, что чувствуют другие. Если честно, она даже не знала, что чувствует она сама, поэтому она просто прижалась к Гвидо, и он обнял её за плечи. Небо видит, на этой войне вокруг них было столько смерти, что обоим с избытком хватило бы на всю жизнь…
Так закончился этот бой.
Груз облаков давил на землю, и снег, похожий на пепел, падал отвесно и тихо, и таял, долетев до земли.
Эпилог: Кто ушёл и кто остался
Когда Танирэ очнулся, снова была весна.
Этот год мелькнул как в бреду, когда открываешь глаза и не знаешь, «ещё» на дворе ночь или «уже». Иногда ему чудилось, что война случилась в другой жизни и совсем не с ним. Иногда – что он стоял под дождём на кладбище всего какую-то декаду назад…
Между сражением, обманувшим все ожидания, и похоронами уместилось всего несколько дней. Танирэ так и не смог понять, как это было возможно: неужели среди хаоса изменившихся планов у них у всех не было дел поважнее, чем с почестями хоронить троих? Но новости разносились быстро. Можно было не сомневаться, что Урсул, а за ним и вся Сильвана вскоре заговорят о волшебнике, который всех спас. Его величество Клавдий всегда думал о том, что скажет народ; герой, переломивший ход последней битвы, заслуживал пышных проводов. Если бы их не случилось, люди бы не поняли.
Церемонию устроили так быстро, как только смогли, в Урсуле – благо, от Флёда до него было рукой подать. Только по пути в столицу до Танирэ полностью дошло, как же близко Регина подошла к своей цели. Он ужаснулся бы, если бы вообще мог испытывать чувства. Говорят, оцепенение – защитная реакция организма, он где-то об этом читал, вот только забыл, у кого…
Сейчас, отсюда, те дни казались сном, нелепым и страшным. В спешной подготовке к церемонии кто-то вспомнил о нём – последнем ученике Брана, друге человека, победившего Огнептицу, – и спросил, не говорил ли Лексий чего-нибудь о том, как хотел бы быть похоронен. Боги, да кому это вообще в голову пришло! Первым порывом Танирэ было пожелать вопрошающим сгинуть в пропасти, но он вдруг вспомнил голос Элиаса и улыбку Ларса, и ему не хватило дыхания.
– Он не хотел бы, чтобы их разлучали, – сказал он. И тут же понял: не он – ты. Ты не хотел бы, чтобы их разлучали.
Только даже не их. Вас.
К нему прислушались, и ребят хоронили вместе.
Элиаса убили ударом в спину – в спину, Айду, как же подло! Ларс был совершенно цел. Выгорел… Танирэ знал, как они умерли, потому что сам отыскал их на поле боя. Надеялся найти живыми. Не нашёл.
Они оба
