— Почему, мистер Фрейзер?
— Потому что, моя дорогая, и история, и наблюдения учат нас, что великие дары, подобные вашему дару, имеют характер случайности в натуре женщины; они неестественны для нее, и ей нелегко нести этот венец — он ставит женщину вне ее пола. Это как если бы человек родился на свет с крыльями. Поначалу он очень гордился бы ими и парил в небе, вызывая восхищение толпы внизу; но постепенно ему надоело бы летать в полном одиночестве, да и, в конце концов, совсем не обязательно уметь летать, чтобы заниматься обычными мирскими делами. Потом, может быть, такой человек научился бы любить кого-то бескрылого… кого-то, кто не умеет летать — и тогда ему захотелось бы навсегда остаться со своим избранником на земле, а не в гордом одиночестве — в небесах. Если бы женщина обладала всем гением Платона или всей ученостью Соломона, все это было бы забыто при первом прикосновении пальчиков ребенка… Что ж, мы не можем бороться с человеческой природой, и я полагаю, что через несколько лет вы забудете, что могли читать по-гречески так же хорошо, как по-английски, и были очень близки к тому, чтобы найти идеальный способ возведения круга в квадрат. Возможно, так будет лучше. Леди Беллами, наверное, прочла на вашем лице много хорошего? Рассказать вам, что там прочел я? Я вижу, что вы выйдете замуж за своего Артура и станете счастливой женой и матерью; что ваша жизнь будет одной длинной историей бескорыстной доброты и что, когда вы в конце концов умрете, то священная память о вас останется во многих сердцах. Вот что я прочел в вашем лице, Анжела. Единственная магия, которой вы будете владеть — это магия добра.
— Кто знает? Мы не можем читать будущее, — тихо ответила она.
— Итак, на следующей неделе вы отправляетесь на Мадейру. Тогда это наша последняя встреча — я имею в виду, перед вашим отъездом, потому что завтра я уезжаю в Лондон по делам. Когда мы встретимся в следующий раз, если встретимся снова, вы будете замужней женщиной. Ничего, дорогая, в этом нет ничего шокирующего… Но, может быть, мы вовсе больше не встретимся.
— О, мистер Фрейзер! Почему вы говорите такие ужасные вещи?
— В этом нет ничего ужасного, Анжела. Я прожил достаточно и уже не так здоров, как прежде; а вы оба молоды и сильны и должны при обычном ходе вещей пережить меня на много лет. Но что бы ни случилось, моя дорогая, я знаю, что вы навсегда сохраните в своей памяти теплый уголок для своего старого учителя, а что касается меня, то я могу честно сказать, что знать и учить вас было величайшей привилегией моей довольно одинокой жизни.
Тут Анжела заплакала.
— Не плачьте, моя дорогая девочка. Есть, слава Богу, и другое место для нашей встречи, и если я достигну берега этой священной земли раньше вас — так тому и быть, я подожду… Однако сейчас, моя дорогая, вам пора возвращаться домой. Вы не должны сидеть здесь и слушать эти тоскливые речи. Идите домой, Анжела, и думайте о своем возлюбленном. Сегодня вечером я немного занят. Поцелуйте меня, дорогая, и уходите.
Вскоре она ушла, и он услышал, как за ней закрылась входная дверь. Он подошел к окну и стал смотреть, как высокая фигура постепенно растворяется в сумерках, а потом исчезает совсем.
Тогда мистер Фрейзер отвернулся от окна, уселся за стол, подпер седую голову рукой и надолго задумался. Наконец, он очнулся от раздумий, и на лице его мелькнула грустная улыбка.
— Что ж, а теперь приступим к «каторжным работам в лондонских доках», — сказал он вслух.
Глава LXXII
Ничто не могло омрачить благополучие путешествия «Вечерней звезды». Это прекрасное маленькое суденышко отказалось упростить ход нашей истории, отправившись на дно вместе с Милдред и Артуром, как мог бы вообразить излишне впечатлительный читатель. Также яхта не попала в страшный шторм, чтобы дать Артуру возможность совершить героические подвиги, а автору этой истории — возможность проявить глубокое знание морских названий канатов и лонжеронов. Напротив, она скользила по морю так тихо, что даже мисс Терри была вынуждена пробудиться от оцепенения и выйти на палубу, пока, наконец, однажды утром гигантская вершина Тенерифе, парящая высоко над парящими вокруг нее облаками, не открылась перед пассажирами.
Здесь они остановились на неделю или около того, наслаждаясь новой обстановкой, пока, наконец, Артуру не надоели острова, что, разумеется, послужило сигналом к их отъезду. Итак, они вернулись на Мадейру после почти месячного отсутствия. Когда они бросили якорь в маленькой бухте, Милдред подошла к Артуру и, прикоснувшись к нему с той нежной почтительностью, которую теперь всегда выказывала по отношению к нему, спросила, не рад ли он снова оказаться дома.
— Дома? — усмехнулся он. — У меня нет дома.
— Ах, Артур, — ответила она, — зачем ты пытаешься причинить мне боль? Разве мой дом не принадлежит тебе?
Едва сойдя на берег, Артур отправился в отель «Майлз», чтобы узнать, не приходили ли ему письма за время его отсутствия, и вернулся, выглядя очень расстроенным.
— В чем дело, Артур? — спросила мисс Терри, несказанно счастливая оттого, что ступила на твердую почву.
— Эти идиоты в отеле вернули письмо, присланное моим адвокатом. Они думали, что я навсегда покинул Мадейру, а на письме была пометка: «Если адресат выбыл, вернуть господам Борли и Сыну, Лондон». Почтовый пароход ушел сегодня днем, так что пройдет целый месяц, прежде чем я смогу получить письмо обратно.
Если бы Артур знал, что в этом письме содержатся вырезки из газет о расследовании дела Джорджа Каресфута, о смерти которого он даже ничего не знал, у него были бы еще более веские основания для того, чтобы выйти из себя.
— Ничего страшного, Артур, — раздался рядом с ним звонкий голос Милдред, которая редко находилась от него дальше, чем его тень, — письма адвокатов, как правило, не очень интересны. Во всяком случае, мне интересные еще не попадались. Пойдемте посмотрим, устроен ли павильон — не правда ли, великолепное название? — по вашему вкусу, а потом отправимся обедать, потому что Агата наверняка умирает с голоду — ей предстоит наверстать упущенное за дни, проведенные в море.
— Мне всегда говорили, — вмешалась почтенная дама, — что катание на яхте — это прелестно, но, откровенно говоря, я никогда в жизни не была так несчастна, как на борту вашей «Вечерней звезды».
— Ничего, дорогая, вы хорошенько отдохнете, прежде чем мы отправимся к побережью Испании.
Таким образом, вскоре Артур снова вернулся к легкому ритму привычной жизни на Мадейре. Теперь он почти не делал вид, что живет в гостинице, так как во время их круиза Милдред велела поставить в саду роскошный павильон, предназначенный специально для него. Здесь он был вполне счастлив, хотя все еще выглядел вялым и оцепенелым, но по мере того, как проходили дни, что-то от прежнего света возвращалось в его глаза, и его шаги снова становились быстрыми и легкими, как когда-то в коридорах Эбби-Хаус. О прошлом он никогда не говорил, и Милдред никогда не упоминала Анжелу после того разговора в море, который завершился так странно. Она довольствовалась тем, что пыталась вытеснить Анжелу из памяти Артура — и в какой-то мере ей это удавалось. Ни один мужчина не смог бы долго оставаться непреклонным перед такой красотой и такой терпеливой преданностью, поэтому неудивительно, что вскоре Артур полюбил ее.
