Глава 46.Изгнание монаха
Стоял мягкий весенний день, когда резкий голос чтением сутр прервал игру музыкантов.
– Это невозможно! Вы не пройдете! Стойте! – кричал стражник.
Возник шумный спор.
Удивленный придворный отложил в строну свою лютню, и тут сквозь ажурную стенку ворвался еще один крик.
Экс-император сказал одному из приближенных:
– Пойди и выясни, что там происходит.
Посланец вышел на галерею как раз в тот момент, когда могучего телосложения монах, отбросив в сторону стражника, проталкивался сквозь ворота внутреннего дворика. Волосы свисали ему до плеч, а волосатые ноги подобно массивным сосновым бревнам торчали из-под лохмотьев одежды.
– Теперь его величество сможет меня услышать. Он, должно быть, устал целый день внимать музыке. Пусть он для разнообразия послушает, что проповедует Монгаку простым людям на улицах столицы! – громогласно произнес он и, оглядывая узкий внутренний дворик, развернул свиток.
– Монгаку с холмов Такао! – воскликнул придворный, узнав этого странного человека, которого он часто видел стоящим на углах улиц и просящим милостыню и пожертвования.
Монгаку зачитал обращение с просьбой о пожертвованиях на новый храм. Однако оно звучало скорее как разглагольствование против плохого управления и расточительства аристократов.
– Пусть этого человека арестуют, – приказал экс-император.
Один из его слуг выскочил во дворик и набросился на Монгаку, придавив его руки к бокам.
– Ты с ума сошел! Ты что, не понимаешь? Это дворец!
– Понимаю, – зло ответил монах слуге, который крепко держал его. – Я провел годы на холмах Такао, молясь за возведение храма, из которого на мир снизойдет просветление, на улицах столицы я просил пожертвования у простых людей. Я пришел сюда, чтобы попросить дар у его величества – даже небольшой помощи было бы достаточно. Разрешите мне передать мое скромное прошение.
– Что означают все эти дикие выходки, если ты пришел с просьбой?
– Я знаю, что значит уважение. Я несколько раз стучал в ворота, но все заглушали звуки музыки, а стражники меня не пускали. Мне ничего не оставалось, как ворваться силой. Не надо со мной шутки играть, или вы за это заплатите!
– Сумасшедший монах!
Монгаку высвободил одну руку и, вывернув запястье противнику, через плечо бросил его на землю. Слуга быстро вскочил на ноги и ринулся на монаха, но тот ударил его по щеке свитком с сутрами. После еще одной попытки нападения Монгаку нанес слуге удар в грудь. Тот упал навзничь и больше не поднимался.
Тут Монгаку увидел, что к нему приближается дюжина или даже больше воинов. Он все еще держал свиток с сутрами, но в его правой руке вдруг сверкнул кинжал.
– Назад! – угрожающе крикнул монах.
Воины отпрянули, а он быстро двинулся на выход. Офицер стражи бросился на него, и Монгаку ударил нападавшего кинжалом, но окровавленной рукой самурай вцепился в него и держал, пока не подоспели воины. Они скрутили монаха и повели в тюрьму.
Среди советников Го-Сиракавы возникли серьезные разногласия – следует или нет помиловать Монгаку. Он не только был монахом – простые люди говорили о нем только хорошее и даже любили его. В конце концов монаха решили сослать в Исэ, на востоке Японии.
Монгаку ехал верхом на лошади без седла, улыбался, и сквозь бороду показывались его белые зубы.
– Я слышал, что нашего доброго Монгаку изгнали.
– Этого забавного малого?
– Почему изгнан и куда?
– В Исэ. Люди говорят, в Исэ.
Сочувствующие толпы собирались, чтобы встретить Монгаку, когда он проезжал по улицам столицы. На перекрестках дорог он останавливался, произнося зажигательные речи, пока стражники не начинали нетерпеливо его подталкивать. Человек небольшого роста стоял на цыпочках и внимательно смотрел поверх плеч собравшихся на удалявшуюся неуклюжую фигуру.
С высоко поднятой головой и улыбкой на устах Монгаку выехал из городских ворот, из которых в горести и со слезами на глазах до него уже выехало несметное число изгнанников. Но в толпе, которая прощалась с Монгаку, царило веселье и раздавался смех. Лишь немногие сопровождали кавалькаду, когда она вышла за городскую стену и потянулась по обрамленной деревьями дороге. Монгаку вдруг обернулся, чтобы криком привлечь к себе внимание офицера стражи, который притворялся, будто не слышит его. Потом Монгаку наклонился к воину, который вел его лошадь.
– Стой. Дай мне сойти, – сказал он, объяснив, что ему надо сходить по нужде.
Воин остановился и ждал, пока не подъедет офицер. Монгаку, которого проводили в близлежащий лесок, скоро вернулся, но вместо того, чтобы взобраться на лошадь, он легко взошел на пригорок, уселся на камень и сказал:
– Принесите воды. Я пить хочу.
Офицер покачал головой и нахмурился. Все было в точности, как он и предполагал. Он ожидал, что с этим арестованным у него будут неприятности, и поэтому позаботился о том, чтобы подобрать в стражу воинов покрепче – даже на несколько человек больше, чем считалось необходимым.
– Ничего не поделаешь. Дайте ему воды, – сказал офицер.
Когда Монгаку утолил жажду, он повернулся к командиру и произнес:
– Пока мы здесь, я хочу поговорить с тобой. Слезай с лошади и подойди сюда. Отдохни немножко.
– Что такое? Вы – арестованный, которого везут в ссылку, а мы – ваши охранники. Что вы имеете в виду? Из Оцу мы поплывем, и вы сможете поговорить со мной на судне.
– Тогда будет слишком поздно.
– Мы едва выехали из столицы и не можем терять время. Забирайтесь на лошадь. Мы не можем заставлять нас ждать судно в Оцу.
Монгаку не пошевельнулся.
– Ты не хочешь со мной говорить? – спросил он и разразился притворным смехом. – Эх, бедный мой командир, последний из Гэндзи в столице! Когда я узнал, что меня будет сопровождать сын Ёримасы, то обрадовался при мысли, что будет с кем перекинуться словечком. Увы, ты ничем не отличаешься от всех остальных.
Офицер смущенно покраснел и спешился. Передав повод воину, он приблизился к Монгаку:
– Ваше преподобие, отец часто говорил о вас. Моим людям отдан приказ обращаться с вами не как с обычным арестованным, но я не могу позволить, чтобы вы вели себя столь странно. Я должен выполнять свои обязанности.
– Нет, я не хочу причинять тебе неприятности, но ты конечно же не будешь удерживать ссыльного от того, чтобы он попрощался со своими друзьями.
– Нет таких инструкций, которые запрещали бы это. Мы можем отвернуться в сторону, пока вы поговорите.
– Отлично! Именно этого я от вас и хочу. Я – человек мягкосердечный и считаю, что должен утешить тех людей, которые идут за мной от самого тюремного порога, и отослать их домой.
