давления, искренне считала, что кофе, разбавленный молоком, не так опасен для ее гипертонии. И напоследок баба Маня принесла из дальней комнаты полную бутылку самогонки.
— Толькi учара выгнала. Не знаю, як яна. Будзем зараз пробаваць!
— Баб Маня, ну зачем все это, я вообще не голодна! — попробовала протестовать девушка.
— Маучы! — оборвала ее старушка. — Столькi празнiкау прайшло, а мы з табой не пасядзелi, не пагаварылi!
Пожилая женщина присела к столу и пододвинула к собе рюмки и бутылку.
— Трэба было б, канешне, бульбачкi зварыць… — расстроенно покачала она головой.
— Обойдемся без картошки! Тут и так столько еды…
— Да якая тут яда? Ту i есцi няма чаго… Ну, расказывай! Як вы з'ездзiлi? Спявалi зЛёшам? А што пелi? Народу багата было? Вецяраны былi? Слабый яны ужо зусiм, з каждым годам усе менш iх i менш! Спадабалася iм, як вы спявалi? Калi ужо нам тут з бабанькамi канцэрт зробiце? Лёшка не прыехау, работае, я у Цiмафееуны пыталася ураннi. Кажа, заняты. Наверна, ужо не скора прыедзе! — старушка все говорила и говорила, при этом не забывая про мутноватый самогон, который она только вчера выгнала. А Злата лишь кивала да улыбалась в ответ.
— Ну, давай вып'ем! Давай, каб была ты здаровая ды шчаслiвая! — произнесла импровизированный тост баба Маня. Они чокнулись и выпили.
Старушка одним махом, а Злата, зажмурившись, задержав дыхание, короткими глотками, едва проглотила содержимое рюмки. Не могла она пить самогонку, а впрочем, и водку тоже не могла. Но и отказом обидеть бабу Маню не хотела.
— Давай, зразу закусывай, тады яшчэ па одной!
— Я больше не буду, — слабо попробовала запротестовать Полянская, а баба Маня лишь рукой махнула.
Несколько минут они просто ели в полной тишине.
— Ну, а у вас какие здесь новости?
— Да што туг можа быць у нас? Во, перад Дзявятым тэрапеут з амбулаторыi прыязджала. Па хатам хадзiла. Да мяне зайшла, кажа: «Ну як вы тут? На што жалуецесь? Давайце дауленне памераем!» А я ей кажу: «Я сваё дауленне сама знаю. I лекi свае таксама. Не трэба мне нiчога мераць». Я яшчэ скажу прэдсядацельшы, як прыедзе, к старым у дзярэуню приехала дауленне мераць! Яны б машыну якую прыслалi, аналiзы пабралi да кардыяграмы зрабiлi. Знае ж, што мы тут нiкуды не паедзем ужо. А тады, калi вы з Лёшам паехалi, тожа прыязджала, зайшла у хату i кажа, што Дзень дзярэунi будзе тут. Яна хор з клуба прывязе, а нам трэба напекцi, хто чаго зможа, i устроiць гулянне. Я ёй кажу, нiхто нiчога пекцi не будзе i нiхтo не прыйдзе! Каму тут iсцi? Мне? Я i так во чуць па дому соукаю. Цi, можа, бабе Райцы, якой ужо восемдзесят гадоу? Я кажу, у нас свае артысты ёсць. Во прыедуць з Мiнска, устрояць нам такi канцэрт, якога вы з роду не бачылi! — баба Маня засмеялась и потянулась к самогонке. — Так, Злата?
— А то ж! Баб Маня, я собственно к вам с просьбой!
— 3 якой?
— Вы знаете песни?
— Калiсь знала, а зараз ужо i не успомню… Калi-та я добра пела.
— Понимаете, я здесь принесла с собой диктофон, и если вы мне споете чего-нибудь, что сможете вспомнить, это будет просто шикарно! Видите ли, мы хотим эти песни чуть осовременить, сделать им другую аранжировку и записать. Леша и ребята, с которыми он работает, говорят, у меня неплохо получается исполнение народных песен, вот мы и хотим попробовать!
— Ой, Златуля! — всплеснула руками баба Маня. И призадумалась. А потом, как будто что-то вспомнив, заулыбалась и потянулась к телефону.
— Зараз будуць табе песнi, Злата! — таинственно изрекла она и стала крутить диск старого телефонного аппарата.
— Ало! Ну, здароу, сястрыца! Ну што робiш? 3агарода толькi? Кiдай усё! Тут у мяне Злата сядзiць. Да, учора прыехала. Адна, Лёшка заняты, пазней прыедзе. У яе вельмi важнее заданне! Так што кiдай сваiх курэй i давай скарэй чапай ка мне! Да, у нас i выпiць ёсць, i закусiць! Стол ужо накрылi! Давай, ждём! — сказав это, старушка положила трубку и обернулась к Полянской.
— Во, хто знае песнi. Сколькi хочаш табе спяе, а тады яшчэ сходзiш да Райкi Галубiхi, яна тожа калiсьцi добра пела…
Домой Злата вернулась ближе к ночи, и только после того, как довела до дома бабу Нину. Вернулась слегка подвыпившая, но ужас но довольная. В компании этих двух старушек, которые сейчас были почти единственным нерушимым оплотом Горновки, она испытала столько позитива, искренней доброты и участия, сколько не испытывала нигде. Слушая их шуточную перебранку, их воспоминания, их песни, Злата молча улыбалась, поглядывая на них, и чувствовала, что и они сами молодеют душой от общения с ней.
Да, они не раз и не два говорили: ей, молодой и талантливой, такой красивой и веселой, не место в Горновке. Слыхано ли это, чтобы такая девушка, как Злата Полянская, похоронила себя в этой глухой деревне? И вместе с тем они ужасно переживали, когда она уезжала, и с нетерпением ждали ее возвращения, боясь, что однажды она оставит эту деревню навсегда. Девушка стала для них не просто ангелом-хранителем, она была духом этой деревни, поддерживающим их, избавляющим от хандры и печали. Именно благодаря ее неиссякаемому оптимизму, задору, огню и силе характера и они, в конце концов, поверили: не все еще кончено для их деревни. И их давняя мечта с ней казалась ближе, и их неизбывная тревога, а что станет с деревней после них, отступала. Благодаря присутствию Златы Полянской деревня еще будет жить.
Они гордились ею, любили ее. А для нее это было таким счастьем…
Злата шла тогда домой и думала, что все в ее жизни теперь правильно. Она верила, что выбрала верный путь, тот, который и был предназначен ей судьбой. И все же в тот вечер, вернувшись от бабы Мани, она с дрожью отворила калитку в свой двор ожидая увидеть на ступеньках Дороша.
В том, что Маськи расскажут ему сногсшибательную новость, она не сомневалась. A вот как он отреагирует на нее, она не могла предсказать. Нo раз он появился немедленно выяснять с ней отношения, верно считая, что у него есть на это право, она могла лишь предположить: его эта новость уже не тронула или вызвала лишь усмешку на красиво очерченных губах.
Что ж, так было даже лучше. Она не хотела с ним встречаться и разговаривать. Все давно было сказано. Все давно стало понятным. Понятным не только ей, но и ему.
И последующие несколько
