республику, ибо Август сделал все, чтобы центр верховной власти находился за пределами эффективного контроля и поверх него.
А что же Азия? Отвечая на этот вопрос, следует помнить, что капиталистическая колонизация в течение трех столетий так и не смогла создать на Востоке многоядерные общества, основанные на сильном среднем классе, организованном труде и независимом крестьянстве. Не следует также забывать, что большая часть конституций новых суверенных азиатских стран прямо или косвенно объявляет статизм основной чертой своего управления[163].
Не следует также забывать, что во многих случаях – исключая лишь Ататюрка – стремление к статизму подтверждалось социал-демократическими принципами и что в большинстве этих случаев, за исключением лишь Сунь Ятсена, профессиональные социал-демократы были также горячими последователями Маркса.
Ученый, изучающий процессы, происходившие в Азии, естественно, хочет знать, насколько азиатские социалисты воспринимают идеи Маркса, связанные с Азией: его теорию азиатского способа производства, которая утверждает, что наличие частной собственности является жизненной необходимостью для преодоления азиатского способа производства; его концепцию многополярного развития, которая предупреждает об опасности простых схем однополярного развития; его определение социализма, которое включает в себя народный контроль как неотъемлемый элемент этого строя, что автоматически исключает коммунистическую Россию и Китай из числа социалистических или протосоциалистических государств; и его «восточную» интерпретацию царской России, которая заставила Плеханова и Ленина говорить об опасности азиатской реставрации.
Как это ни странно, азиатские социалисты столь же безразличны к этим идеям, как и азиатские коммунисты. Это замечание справедливо и для руководителей социалистических партий, а также для социалистов вроде Неру, который не принадлежит ни к одной из этих организаций. Неру, считавший «общий анализ социального развития, произведенный Марксом… удивительно правильным», очевидно, не был впечатлен Марксовым же анализом социального развития Индии, который он никак не мог пропустить, поскольку труды Маркса на эту тему выходили в Индии несколькими изданиями.
Официальные представители различных азиатских социалистических партий резко критикуют русских и китайских коммунистов за их тоталитаризм. Но, отвергая идеи Маркса об азиатском обществе и социализме, они отвергают и то, что с точки зрения научного социализма могло бы стать решающим тестом на проверку истинности научного социализма. И они прячут следы своего собственного прошлого, называя его «феодальным» и втискивая его в прокрустово ложе однополярного развития.
Подобные процедуры нельзя оправдывать заявлениями о том, что демократические марксисты в Европе «не заметили» азиатских взглядов Маркса. Ибо до тех пор, пока европейские социалисты не сделали тех политических выводов, которые сделал Плеханов, они, несомненно, признавали Марксову концепцию азиатского способа производства. К примеру, Роза Люксембург, которую очень ценили ведущие индийские социалисты, много говорила о гидравлическом и статичном характере восточных обществ.
Но даже если европейские социалисты не заметили этих обществ, от которых они были весьма далеки, это не может служить оправданием для социалистов Азии. Будучи озабоченными своими азиатскими проблемами, они должны были уделять особое внимание тому, что говорил по этому поводу Маркс. Но вместо этого они не желали ничего слышать о теории азиатского общества, разработанной Марксом и Энгельсом.
Впрочем, это упущение не отвратило азиатских социалистов от критики «чрезмерного усиления бюрократии» в своей собственной части света и от отрицания русского и китайского коммунистических режимов. Впрочем, это оказало мощную поддержку политике, целью которой являлся скорейший отказ от того, что Маркс называл «величайшим недостатком азиатского общества», то есть от частной собственности на землю.
Все это косвенным образом поддерживает сочувственное отношение Неру к управленческой статике Советского Союза и коммунистического Китая. В 1930 году он считал, что Советским Союзом «управляют представители рабочих и крестьян», поэтому СССР является «в определенной степени… самой передовой страной мира» (Неру Д. Взгляд на мировую историю). В 1940-х годах он с одобрением цитировал слова Тагора о том, что СССР «свободен ото всех индивидуальных различий между одним классом и другим», а его режим базируется не на эксплуатации, а на сотрудничестве. В 1950-х годах он даже отождествлял деспотичных хозяев коммунистической России и Китая с их населением; он также считал, что Мао и его подручные защищают свободу тех, кем они управляют.
Как и его индийский коллега, премьер-министр Бирмы У Ну не осознавал опасности коммунистической экспансии. В 1954 году он с гордостью отметил внутреннюю и внешнюю мощь режима Мао. Он восхвалял китайских коммунистов за то, что они победили коррупцию и улучшили условия жизни «работавших с утра до ночи миллионов людей». И все это говорилось о режиме, который неоднократно открыто признавался в том, что насквозь пронизан коррупцией. И все это говорилось тогда, когда политика Мао, направленная на принудительное создание кооперативов, ломала хребет китайского крестьянства.
За исключением Японии, которая никогда не была гидравлическим государством, учитывая все региональные различия, мы видим, что большая часть некоммунистических стран Востока в индустриальном отношении противоречива и находится под влиянием полу- и псевдокоммунистической идеологии, которая, как показала ленинградская дискуссия 1931 года, стремится ослабить их политическую независимость.
Означает ли это, что одна за другой все эти страны, подвергшиеся идеологическому воздействию, перестанут поддаваться политической эрозии, на которую обрекла их стратегия коммунистов? Такой поворот событий вполне возможен. И хотя его последствия создадут гораздо больше проблем, чем пресловутая азиатская реставрация, в одном отношении она вполне заслуживает свое название: это будет величественная демонстрация регресса в социальном развитии.
Что будет с западным миром и со всем человечеством?
Может ли Запад помешать развитию, которое распространит систему бюрократического государственного рабства на две трети человечества? История доболыпевистской России показывает, что страны восточного типа, обладающие независимостью и находящиеся в тесном контакте с Западом, вполне способны энергично двигаться к многополярному демократическому обществу. Как уже говорилось выше, обратная трансформация во многих некоммунистических странах Востока уже началась, и, если представится такая возможность, она достигнет огромных размеров. Но хватит ли ей на это времени? И представится ли такая возможность?
Время уже истекает. И возможность, если ею воспользоваться с надеждой на успех, потребует наличия в странах Запада таких сил, которые будут придерживаться информированного и решительного отношения к тоталитаризму. Сегодня (то есть в те годы, когда создавалась эта книга) на Западе ни того ни другого еще нет.
Общественное мнение в ведущих странах Запада по поводу функций управленческой бюрократии весьма неоднозначно. Столь же противоречиво оно и в отношении формы и функции частной собственности и предприятий. Вторая промышленная революция, которую мы сейчас наблюдаем, основана на принципе многоядерного общества, обладающего крупными бюрократическими комплексами, которые взаимно – и буквально – контролируют друг друга, но, что более важно, держат под своим контролем Большое Правительство, Большой Бизнес, Большое Сельское хозяйство и Большой Труд.
