вернее, как говорят в романах, по телу ее пробежала дрожь (куда она там пробежала — не ясно), а потом пролепетала?
— Как же так? Вы моя последняя надежда.
— Так уж и "надежда". Вам только так кажется. Вы не представляете, как часто я это слышу. Приходит клиент и заявляет, что для него сейчас самое главное, самое насущное — доказать его дворянское происхождение. Как будто сейчас без дворянского титула прямо жить невозможно, шагу ступить нельзя. В эпоху перемен все воруют, кто недра, кто заводы, а кто титул. И обывателя преследует настойчивая мысль — если я сейчас не украду, то, значит, никогда. То есть, если я сейчас князем не стану, то и всем моим потомкам тоже придется прозябать в "гражданах". А так хочется, чтоб дети мазурки танцевали на дворянских балах.
— Мне не надо быть дворянкой.
— Ваше дело я помню только в общих чертах. В последнее время я запретила себе браться за дела, которые кажутся мне сомнительными. Начинала я, теперь я могу позволить себе быть откровенной, как неуч и авантюристка. Такими же были и мои клиенты. "Врач мне сказал — курить для вас смерть. Я дал ему пятьдесят баксов, он и позволил". Помните этот анекдот? Я и вела себя, как этот врач. Энциклопедии мне было вполне достаточно, чтобы выдать клиенту информацию, сомнительную, разумеется. Удивления достойно, сколько у нас было князей. Раньше я думала, что князья у нас только удельные, но оказалось, что в XVII- XVIII веках был огромный приток обрусевших князей из татар, которые приняли православие. Все эти Кудашевы, Тенишевы, Кугушевы, Дашкины, Еникеевы, Чигадаевы… Зачем я вам все это рассказываю? Привычка, знаете, хвост перед клиентом распускать. Но за ваше дело я не возьмусь. У меня сейчас лицензия, я плачу налоги и стараюсь делать работу по возможности честно.
Я достала выданные мне для работы двести долларов, положила их перед Дашей, но она даже не взглянула на деньги. На меня она тоже не смотрела. Взляд ее был сфокусирован на ножке кресла, но эту ножку она тоже не видела, перед мысленным взором моей гостьи разворачивались другие картины, видимо, безрадостные. Безусловно, чем‑то она была похожа на Варю Соткину, но, во всяком случае — не характером. Да и черты лица ее были словно размыты, во всем сквозила вялость, безучастность. И главное, она вовсе не собиралась уходить.
— Хотите соку… или кофе? — а что мне еще можно было спросить в этой ситуации.
— Хочу.
Кофе она пила жадно, прихлебывала маленькими глоточками, явно не чувствуя вкуса. Взгляд там же — на ножке кресла, но что‑то в голове у нее крутилось, какие‑то мысли завихрялись, как смерчи.
— Ну, подумайте сами. Что мы сможем найти в роддомах с вашей етркой на руках. У нас даже устойчивой семейной легенды нет. Кто сможет подтвердить ваши родственные связи? Акушерки, что ли? Но ведь это было двадцать семь лет назад. Кажется, куда проще поговорить с родителями. Но для этого я вам не нужна.
— Послушайте, — заторопилась она вдруг, — как вас теперь называть? Элла Викентьевна или Анна Васильевна?
— Элла, конечно. Я вернула себе прежние имя и фамилию. Какая я Ростопчина? Это только вызывает лишние вопросы и недоразумение.
Вы видите, в наших диалогах, я была очень многословна. Это оттого, что мне все время приходилось чем‑то заполнять паузы. Даша обладала удивительным качеством образовывать вакуум в разговоре, а долгое, многозначительное молчание для меня вообще непереносимо.
— Послушайте, Элла, вы моя последняя надежда, потому что я потеряла лицо. Я только тогда смогу стать собой, когда докажу, что у меня есть сестра, с которой нас кто‑то разлучил по недоразумению или злой воле. Я уже сама не знаю, кто я, где мне жить, кого любить. Я говорю — меня не слышат. Не слышат, как сумасшедшую. Я хочу вернуться на свое место. Но для этого все надо объяснить людям.
— Девочка моя милая, ну я‑то здесь при чем? Уверяю вас, все ваши беды от наших поисков никак не зависят. Всё в вас самой. Загляните в себя и разберитесь.
И тут произошло нечто, что меня до глубины поразило. Можно просто сказать — Даша заплакала, но это значит — ничего не сказать. Она заслезоточила. Все произошло без всякого внешнего мускульного усилия, лицо ее не исказилось, не сморщилось, не напряглось. Так слезоточат иконы. Въяви не видела, только по телевизору. По прекрасному нарисованному лицу льются слезы или кровь. Как достигают этого эффекта, да и эффект ли это, не моего ума дело, но так льются слезы к большой беде, это я точно знала. Мне стало ее безумно жалко.
— Может, поешь чего? — сказала я с интонацией полной дуры.
Она подумала и сказала: "Нет!", потом еще подумала: "Хочу. Но если я поем чего‑нибудь, я сразу засну. Я лучше расскажу вам вначале. У вас доброе лицо, и мне кажется, что вы мне поможете. А деньги у меня есть. Я вам на расходы еще дам".
Я все‑таки настругала бутербродов, салатик овощной сообразила, сок поставила в высоком бокале и выключила компьютер. И еще я надела кофту. Мне казалось неприличным сидеть перед слезоточившей в одном лифчике. И вот, откусывая попеременно от всех бутербродов, мешая шпроты и сыр, забыв про вилку и ухватывая помидоры пальцами, Даша поведала мне свою неправдоподобную историю.
Понимаете, я не верила, что они похожи, как две капли воды, а задаток полгода назад взяла, потому что я у всех тогда задатки брала, мол, там разберемся. Увидев Дашу воочию, я удивилась, с чего эти девочки взяли, что они близнецы? Но если Дашу Измайлову Варина мать признала, то это, знаете ли, серьезное свидетельство в пользу моих клиенток.
Я оставила у себя Дашу не потому, что я добрая самаритянка, а потому что ей совершенно некуда было идти. Броситься сразу заниматься ее делами я не могла, Кроме потомка Гедимина имелся еще один важный клиент. А заплатил он мне так, что все близнецы мира могли на время успокоиться. Даше я велела написать письмо отцу с подробными объяснениями и ждать ответа. Фридман, конечно, заберет девочку к себе в деревню, и все ее беды рассосутся, насколько это вообще возможно в подобной бандитской истории в нашем бандитском государстве.
Ответа от Фридмана ждать нужно было долго, но Дашу это не волновало. По–моему, главным раздражителем в ее истории были не отец и не бандиты, а этот мальчик
