меня! Я был опьянен ревностью, поскольку ни разу не одарили вы меня ни одной своей улыбкой, которыми были столь щедры с другими! Если я плохо и говорил о вас, то лишь с досады или от отчаяния!
Мария не стала отвечать, вкушая извращенное удовольствие видеть его у своих ног. При этом она не могла не заметить навернувшихся на его глаза слез, а потому решила, что на сегодня достаточно. Голос ее смягчился.
– Поднимитесь! Садитесь же! – добавила она, указав на кресло. – Нам есть о чем поговорить!
– Значит, вы меня прощаете?
– Посмотрим! Сначала я желаю задать вам несколько вопросов. Как случилось, что в ту ночь вы оказались в моей усадьбе? Никогда прежде вы там не бывали, вы даже не знали о ее существовании.
– Это давняя история, она уходит в те времена, когда я был послом в Лондоне. Там я был близок со многими особами королевского окружения, в частности, с теми, кого ценила королева Генриетта-Мария. Одним из них, он потом стал моим другом, был лорд Холланд!
– Холланд? – машинально повторила Мария, и легкая улыбка на ее устах потухла, но Шатонефа было уже не остановить.
Увлеченный собственным повествованием, он уже ничего не видел, ничего не замечал:
– Как и всем прочим, мне было известно о вашей к нему слабости…
– Боже мой! – прервала его герцогиня, раздраженная тем, какими оборотами он это все излагал. – Позабудьте язык дипломатов, называйте вещи их именами: вы знали, что он мой любовник!
– Ну да! Я им восхищался, завидуя, но, странное дело, безо всякой горечи по причине того, что человек он был невероятно привлекательный, и вполне естественно, что вы любили его. Мы с ним сблизились. Тогда-то и стал я от него получать откровения. Иногда приходилось его на это провоцировать, пусть услышанное и приносило мне страдания, и вот как-то вечером он мне рассказал о первой вашей ночи во флигеле вашего особняка…
– Он посмел? – прошептала Мария изумленно.
– Да, ведь это было его самое прекрасное воспоминание о любви. А может, и потому, что мы слегка выпили: ностальгия, и ударила ему в голову.
– Кто-нибудь еще может воспользоваться его откровениями?
– Нет, в парке Чизвик мы были одни. С тех пор его рассказ неотступно преследовал меня, по правде говоря, в ту ночь я не впервые пришел в ваш домик с мечтой о вас. Никто не осмелился бы меня там побеспокоить.
– Каким образом вы раздобыли ключ? Я думала, что выбросила его. Кто его вам продал?
– Никто. Я отыскал способ пробраться туда через сады и нашел следы воска. Как же было замечательно представлять вас на том месте, где вы предавались любви! Когда вы вошли, все стало еще более пьянящим. Я подумал в который уже раз, что с моей стороны это больше не повторится, но тут вдруг – о, чудо! – появились вы, едва прикрытая благоухающим бельем… Нужно быть святым, чтобы удержаться от соблазна. Я не святой, мадам, вы же – сама любовь. До самой смерти я…
Рассматривая силуэт сидящего напротив мужчины, его красивое с волевыми чертами лицо, молодая женщина не без иронии заметила:
– Не думаю, что это случится завтра же… Ждать ждите, но верните мне ключ!
– Вы того хотите?
– Кажется, в том нет ничего необычного! Это одно из условий вашего возможного прощения! В противном случае я не увижу вас никогда в жизни.
Он не возражал, расстегнул полукафтан, сорочку, снял с шеи висящий на золотой цепочке предмет и, перед тем как передать его Марии, поднес к губам.
– Вы мне его когда-нибудь вернете?
Ключ хранил тепло оберегавшего его тела, стойкий запах амбры, и Мария вспомнила то острое чувство удовлетворения, которое доставил ей этот человек. Настолько, что ей захотелось испытать его вновь, но это стало бы самой страшной глупостью в ее жизни на фоне тех планов, которые она строила насчет Ришелье.
– При нынешнем положении дел о том не может быть и речи!
– Ради бога, оставьте мне немного, пускай совсем немного, надежды!.. Если бы знали вы, как я вас люблю, как страстно вы мне желанны! Не закрывайте для меня дорогу в рай навсегда!
– Я бы попыталась, однако…
– Вы убьете меня!
– От такой малости не умирают, но вы, как я вижу, уже забыли, сколь ужасно оскорбили меня!
– Мне так не кажется, – тихо молвил ничего не позабывший маркиз. – Мне, конечно же, следовало вас вывести из заблуждения, сказать вам, что я не тот, о котором вы только что мечтали, но поймите же и мою радость, когда я решил, что смогу поддержать вашу иллюзию. У меня не хватило смелости раскрыться, и я сбежал, словно вор, кем, собственно, и был, унося с собой пьянящее чувство. Теперь же я у ваших ног, готовый на все, лишь бы снова испить глоток вечности.
Он пал ниц, чтобы поцеловать край ее платья, и Мария упивалась тем, что видела, как раболепствует перед ней тот, кто вслед за королем и кардиналом стал наиболее могущественной особой королевства. И она на несколько мгновений позволила ему повдыхать аромат ее юбок:
– На все? Так уж?
– Испытывайте! Приказывайте! Требуйте! Отныне я ваш, телом и душой!
Она сделала вид, будто размышляет, перед тем как протянуть ему, может, и для того, чтобы помочь ему подняться – все же маркиз далеко не юн, – руку, за которую тот жадно и ухватился.
– Что ж! Я согласна дать вам шанс… О, совсем крошечный, он может оказаться и в ваших интересах. Для начала вы поедете… – она заколебалась, как если бы мысль не до конца созрела в ее голове, – вместе со мной к королеве!
Он вздрогнул:
– Вы не все обдумали, герцогиня! Вы забыли, что ни один мужчина не имеет права войти в покои королевы за исключением короля!
Герцогиня напомнила, что запрет касался лишь молодых мужчин и что обладатели бород – нравилось это маркизу или нет, но возрастом он приближался к этой категории, – могли быть допущены.
– Вы ближайший сподвижник кардинала, и у меня не будет никаких препятствий, чтобы вас провести.
– Вы не поняли меня, герцогиня! Все дело именно в моей близости к его высокопреосвященству. Когда я оказываюсь рядом с Ее Величеством, у меня создается впечатление, что я становлюсь прозрачным: она меня не видит!
– Что ж, в этом она заблуждается, но поверьте мне, если вас представлю я, вы будете приняты. Подумайте сами! Мария Медичи сошла с политической сцены. Восходящей звездой становится королева. Подоспело ваше время признать ее во всеуслышание. Впрочем, это же сослужит добрую
