Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 164
— Вячеслава Молотова. Он довёл до самоубийства лучшего друга — Серго Орджоникидзе, а затем точно так же — родного брата Лазаря Кагановича. Он делал это, чтобы держать своих соратников на крючке? Чтобы показать всем, что неприкасаемых нет? Или, может быть, просто не смог сдерживать приступы мании преследования? А была ли такая мания? А если была, то почему семья Микоянов стала оазисом мира и благополучия?
А был ещё и брат Артём, авиаконструктор. Обычно таких людей приговаривали к длительным срокам заключения, а потом помещали в «шарашки». Так было с Николаем Поликарповым, так было с Сергеем Королёвым. Но не с Артёмом Микояном.
Пока семьи членов Политбюро жили все вместе в Кремле, они были как на ладони. Кремлёвских жён обшивали одни и те же портные. Кремлёвских детей возили в одну и ту же школу. Дети играли все вместе. По большому счёту это была типичная коммуна. Время от времени Сталин запускал туда руку, выдёргивал кого-то — и наказывал.
Но не Микоянов.
Разгадки нет. Возможно, то была прихоть Сталина: произвольно губить одних, и так же произвольно щадить других. Возможно, он любил эту семью: счастливую, в отличие от его собственной семьи. Возможно, наказывать Микоянов было просто не за что: они держались скромно и с достоинством. Сталин часто видел жену Микояна; он наблюдал её строгость, любовь к порядку, сдержанность. Она не дала ни малейшего повода обратить на себя и свою семью подозрительное внимание вождя.
И даже смертью своей она оказала мужу колоссальную поддержку — в самый трудный для него момент.
Достойная судьба безупречно чистого человека.
* * *
Переговоры в Гаване продолжились до 5 ноября. Первый отчёт отправлен Микояном на следующий день: шифрограмма № 1762–1775, на 19 страницах.
Для начала кубинцы потребовали показать им всю переписку между Хрущёвым и Кеннеди. Они подозревали, что им присылали не всё. Копии секретных шифровок Микоян предусмотрительно привёз с собой. И действительно, оказалось, что было одно короткое письмо от Кеннеди для Хрущёва (от 25 октября), которое по недосмотру советских дипломатов не было передано Фиделю. Микоян извинился и зачитал текст этого письма: в нём не было ничего существенного, кроме обвинений в обмане со стороны Кремля. Затем Микоян подробно объяснил, почему Фиделя не информировали об открытом письме Хрущёва, зачитанном по радио. Очень спешили. Не было времени даже на то, чтобы шифровать текст. Всё указывало на то, что американцы ударят по Кубе именно 28 октября. Хрущёв сделал открытое заявление с целью предотвратить удар. Поскольку американцы до сих пор не перешли к открытым действиям, можно считать, что маневр Хрущёва удался, и Фидель, справедливо упрекая Хрущёва, одновременно должен и поблагодарить его.
Ответ Фиделя был весьма многословен, вот его содержание: мы полагаем, что ракеты поставлены не только для защиты Кубы, это была не просто военная акция, но политическая и психологическая, в интересах защиты всего социалистического лагеря. Атаку США в Гаване считали неизбежной, но полагали, что наземной операции не будет, — только бомбовые удары по стартовым позициям ракет. Очень плохо, что Хрущёв в своих письмах Кеннеди не сказал о том, что вопрос демонтажа ракет необходимо обсудить с кубинским правительством. Также недовольство вызвало обещание Хрущёва вывезти с Кубы не только стратегические вооружения, но и вообще все вооружение, и вдобавок отозвать военных специалистов.
Вы неверно поняли Хрущёва, ответил Микоян Фиделю. Более того, возможно, и Кеннеди тоже неверно понял. Мы обещали отозвать не всех специалистов, а только тех, кто обслуживает ракеты с ядерными боеголовками, то оружие, которое Кеннеди называет «наступательным»; мы же вообще против такой формулировки. Кроме того, мы имели информацию, что в Вашингтоне намеревались не только бомбить стартовые позиции, но затем отдать приказ о полноценном вторжении.
Кубинцам, сказал Микоян, необходимо вступить в переписку с генеральным секретарём ООН У Таном, который сочувственно относится к Кубе. Кубинцы могли бы допустить на свою территорию нейтральных инспекторов из ООН, чтобы они официально удостоверились в том, что демонтаж ракет произведён и они вывезены на советских судах. Эти инспектора могут и вовсе не заходить на территорию Кубы, а лишь подняться на борт советских пароходов. Это желательно сделать срочно, дабы снять морскую блокаду Кубы. Советские суда с грузами для Кубы не могут зайти в порты и разгрузиться. СССР терпит убытки.
Тогда Фидель сделал неожиданное резкое заявление: мы не потерпим вообще никаких инспекций. Ни воздушных, с участием американских самолётов, ни в порту Гаваны, с участием чиновников ООН. Если СССР будет настаивать на проведении таких инспекций — он может считать себя свободным от обязательств по отношению к Кубе.
Это была прямая угроза. Такого не ожидал не только Микоян, но и другие кубинские руководители, присутствовавшие на переговорах. Фидель завил, что готов к ссоре.
«Не следует упускать, — сообщает Микоян — сложных личных качеств характера Кастро, его обострённого самолюбия. Он, находясь у в власти, делал немало необдуманных, вызванных мимолётной впечатлительностью, заявлений, о которых потом сожалел».
В этот момент все решили, что Фидель сорвался. Судя по всему, сам Фидель это тоже понял. В результате Рафаэль Дортикос решил разрядить обстановку и предложил сделать перерыв. Вечером, на втором раунде переговоров, Фиделя уже не было: Микояну сказали, что он плохо себя чувствует. Дальше говорили только Гевара и Дортикос. Кубинцы несколько раз намекнули, что Фидель перегнул палку и сейчас переживает по этому поводу, что об угрозе следует просто забыть. Но своей цели Кастро всё же добился: ни американских, ни международных инспекторов на территорию Кубы так и не пустили.
Следующий отчёт Микояна Хрущёву направлен 11 ноября и описывает события 9 и 10 ноября; шифрограмма № 1802–1803:
«Вчера, 9 ноября, мы ездили с Ф. Кастро по провинциям восточной Гаваны, он разговаривал, но зевал и дремал, жаловался что мало и плохо спал, что последнее время плохо себя чувствует. ‹…› Было бы целесообразно подумать, — сказал Микоян Фиделю, — как лучше сохранить оборонную мощь Кубы при использовании уже завезённого нами оружия и наличие здесь наших военных, без того, чтобы наше присутствие на Кубе было истолковано как наличие советской военной базы».
Обсуждали проект военного соглашения. Кастро заметил, что есть негативная сторона: западная пропаганда будет преподносить это как политическое подчинение Кубы Советскому Союзу. «Теперь, — сказал Кастро, — когда ракеты вывезены, обстановка стала совершенно иной и ‹…› требуется новый подход с тем, чтобы обезоружить реакционную пропаганду, не дать новых козырей американскому империализму и внушить кубинскому народу, что он действительно является полным хозяином положения и на территории Кубы нет советских военных баз».
Обращает на себя внимание обострённое беспокойство Фиделя относительно «реакционной пропаганды», то есть, по существу, публикаций в американской прессе. Их внимательно изучали во всех странах Латинской Америки. Фидель был очень обозлён, что американские газетчики выставляют
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 164
