Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Директор школы был просто одним из партийных аппаратчиков. В тот день его работа состояла в том, чтобы сообщить мне, к какому слою в системе «сонбун» я принадлежу. Оказалось, что к «враждебному». И это был конец.
У меня закружилась голова. Мне казалось, я вот-вот провалюсь в тартарары. Мыслей не было, только вопросы, которые, казалось, расталкивали друг друга. Почему меня причислили к «враждебным»? Кто? За что? Разве я не прилежно учился? Разве я не упорно работал для партии? Неужели все было впустую? Что ждет нашу семью теперь?
Я всегда знал, что Северная Корея – никакой не «рай на земле». Я понял это, как только моя нога ступила на эту землю. Но я думал, что учеба в университете – лучший шанс наладить жизнь. Ведь именно это вдалбливали нам в головы, заманивая сюда из Японии – нам обещали бесплатное и качественное образование. Это был колоссальный стимул. И это была беспардонная, наглейшая ложь. Трудно выразить словами то, что это открытие означало для меня. Я был полностью разбит, уничтожен. Осознание того, что я был обречен провести всю оставшуюся жизнь на социальном дне без малейшего шанса на избавление, снежной лавиной обрушилось на меня. Я потерял всякую надежду на лучшее будущее, я чувствовал, что в тот день часть меня умерла.
На следующий день поступили документы из Министерства труда. Понимая, что вопрос с моим будущим решен окончательно и бесповоротно, я уже не интересовался тем, кем и где мне предстоит работать. За одним-единственным исключением. Если ты крестьянин, то так и обречен проторчать всю жизнь в деревне без всякой надежды на продвижение. Как и мой отец. И когда потребовали указать, где я хотел бы работать, я написал:
На заводе.
В действительности не имело значения, что писать. Даже мое «страстное желание» быть рабочим никого не интересовало – меня оставили работать в деревне. Когда инструктор местного Народного комитета объявил мне о моем рабочем месте, он наверняка заметил мою досаду, потому что внезапно набросился на меня:
– Сын крестьянина должен быть крестьянином. Таков порядок в нашей стране. Ты еще должен быть благодарен, что таким, как ты и твоя семейка, вообще предоставляют работу.
И тут же, видимо, чтобы утешить меня, добавил, что, дескать, сельское хозяйство – отнюдь не худший вариант. По крайней мере, работать в поле лучше, чем в угольной шахте. И люди как мы – то есть те, кто приехал из Японии, представители социальных низов, – должны благодарить судьбу.
Я, конечно, и раньше понимал, что партия была крайне враждебно настроена к нам, но до этого момента не мог предположить, что сталкивать выходцев из Японии на самое дно общества и всеми средствами удерживать там и было политикой партии. И я был ошеломлен тем, что инструктор даже не собирался этого скрывать.
Внезапно я лишился всех сил. Меня охватила всепоглощающая ярость. Потом – разочарование. Потом – отчаяние. И все, что я смог тогда, так это отправиться подальше в горы и разреветься. Кто-то когда-то сказал: «Если бы детский плач был в состоянии уничтожить мир, его давно бы не было». Вот что испытал и перечувствовал в тот день. Я готов был уничтожить мир, но беда была в том, что мой мир и без того уже рухнул и разлетелся в пыль вокруг меня.
Я не мог дать волю переполнявшим меня эмоциям дома – я не хотел, чтобы мать поняла, что со мной происходит, ведь она сама была на грани срыва. Не мог я добавить ей страданий. Не хотел я обсуждать это и с сестрами. К чему было перекладывать на них свои проблемы? Они могли их только сломать. И я лишь безмолвно клял свою участь. Я понял тогда со всей очевидностью, что обречен обитать в этом аду на земле, и не было никакого средства противостоять этому.
Прежде чем приступить к работе, я попытался подойти к крестьянскому труду по-философски. Я сказал себе, что нигде в мире крестьянам не бывает легко. Что это – тяжкий труд, жизнь, полная изнурительных дней, но эта жизнь несет в себе своего рода достоинство. Благородство даже. Нет, даже не так – величие. Когда еще школьником мне приходилось работать в поле, я старался убедить себя, что я вношу свой, пусть небольшой, вклад в большое общее дело. Работа крестьянина складывалась из множества мелочей, каждая из которых требовала тяжкого труда, несомненно, но и наличия самых разных навыков и умений. А еще, некой мудрости, что ли.
Это была неплохая мысль. Полезная. Но самый первый рабочий день напомнил мне мои дни в «Союзе демократической молодежи». Насколько потрясающе идиотским был подход к работе. Как обычно, партия выдавала свои истерично-крикливые призывы: «Засеем всю страну рисом! Всей страной соберем урожай!» И по сей день меня начинает трясти, стоит мне вспомнить эти лозунги.
Когда я был ребенком, я иногда наблюдал, как работали японские крестьяне. Тогда я понял, что выращивание риса сродни воспитанию детей. Крестьяне лелеяли рисовую рассаду, относясь к росткам с любовью и заботой. В Северной Корее наши инструкторы твердили, что японская система безнадежно неэффективна. «Наша страна использует чучхейское сельское хозяйство (чучхе – «опора на собственные силы» – националистическая государственная идеология самодостаточности в КНДР. – Прим. ред.). Вы должны покорить землю и стать ее хозяином. Это единственный способ достичь высокой урожайности зерновых культур!» «Чучхейское сельское хозяйство», по сути, рассматривало земледелие как некий аналог массового промышленного производства. Веками развивавшиеся методы возделывания риса отвергались начисто. Нам приказывали размещать рассаду как можно тесней, работать как можно быстрее, гнать «план по валу». Крестьяне понимали, что подобное невозможно, но не могли не подчиняться приказам начальства. Поэтому никакого желания улучшить эти «методы» у них тоже не возникало.
К тому времени, когда я получил работу в деревне, вся эта бессмыслица продолжалась уже несколько лет. И партийцы, должно быть, все же заметили, что с урожаями что-то не так, потому что в конце концов стали выделять семьям в аренду крохотные наделы земли и позволять их обрабатывать (чаще всего несколько семей объединялись и брали эти участки в аренду сообща). Это должно было заинтересовать крестьян в своем труде. Но и эта затея была изуродована изначально – не важно, сколько ты вложил усилий, обрабатывая свой личный крохотный надел, сколько продукции произвел, – партия все равно присваивала весь урожай. И в итоге твой ежегодный паек оставался тем же самым. О какой заинтересованности тут можно говорить?
Между тем партийные «эксперты» по сельскому хозяйству скандировали призывы механизировать сельское хозяйство и использовать химические удобрения. Но оборудования для механизации просто не было. Как и химических удобрений. Иными словами, от нас требовали невозможного…
Меня страшно раздражало, что после работы я не мог вернуться домой сразу. Сначала я должен был зарегистрировать дневную выработку. А потом, дважды в неделю, я должен был присутствовать на политзанятиях, пусть даже с ног валился от усталости. Неделю за неделей нас пичкали идеями Ким Ир Сена, героическим прошлым Рабочей партии Кореи или заставляли всерьез анализировать какую-нибудь дурацкую газетную статейку. А после этого мы должны были обсуждать прочитанное или услышанное, и суть этих обсуждений неизменно сводилась к одному – восхвалению блестящей политической философии Ким Ир Сена. И мы ходили на эти политзанятия, изображая неподдельный интерес к очередным «озарениям» нашего Бесстрашного Вождя, и так почти до десяти вечера. После этого нам, измотанным и голодным, дозволялось разойтись по домам. Наверное, это можно было бы назвать промыванием мозгов, но, честно говоря, мы уставали так, что мозги наши просто отключались. Все было просто сотрясением воздуха, примитивнейшей пропагандой и болтологией. Но если кто-то из нас был настолько глуп, чтобы пропустить очередное политзанятие, на него тут же навешивался ярлык диссидента и его брала на карандаш секретная полиция. И будто этого было мало, нас еще вдобавок два раза в год заставляли впустую транжирить время на военную подготовку в нашей Рабоче-крестьянской Красной гвардии Кореи (крупнейшая гражданская организация самообороны в КНДР. – Прим. ред.). Если же все свести к одному – наиглавнейшим была и оставалась верность Ким Ир Сену. И мы совершенствовались в искусстве имитации. Все до единого. Потому что, поступи мы по-другому, нас бы просто убили.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
