Медиамагнат уставился в широкое окно с пуленепробиваемым двойным стеклом разной толщины для отражения волны прослушивающих устройств, хотя в этом никакой необходимости не было, поскольку здание для своего офиса он приобрел, проведя длительные дорогостоящие предварительные консультации с городским архитектором и мэром. Теперь Джино был уверен, что прекрасный панорамный вид, который открывался из его окна, будет оставаться неизменным на протяжении как минимум ближайших десяти лет.
«Хотя бы еще лет пять протянуть, а там как будет, так будет», — услышал он фразу, которая отчетливо прозвучала в его воспаленном мозгу, и тут же решительно пресек эти предательские нотки меланхолии, переведя взгляд с каменного купола кафедрального собора Святого Иоанна Латеранского на синюю вибрирующую дымку на горизонте.
«Утреннее небо раньше было всегда серым. Лучше бы эти синоптики уже заткнулись и не пудрили людям мозги, хотя человек всегда живет надеждой».
Тяжело вздохнув, медиамагнат отключил сенсоры, которые были настроены на частоту его голоса во время приступов. Датчики безошибочно определяли их начало и тут же передавали сигнал тревоги секретарю за дверью и в комнату медперсонала.
— Кому такая жизнь нужна, — негромко произнес он, погрузившись в омут однообразных размышлений, которые каждый раз в новых вариациях выдавал его утомленный нескончаемой битвой за каждую здоровую клетку мозг.
Ленивые вороны, как обычно, только проснулись и полетели куда-то целой стаей.
«Странно, они появились совсем недавно, я не помню, чтобы до этого они кружились в таком количестве над самым центром Рима».
— Нет, Гертруда, не беспокойтесь, со мной все в порядке. Я отключил датчики, чтобы проверить, работают ли они вообще, — ответил Джино секретарю первое, что пришло в голову, хотя она знала, что шеф их отключает, потому что они его попросту раздражают.
«Стальная Герда… в сентябре ей исполнится шестьдесят четыре, так что скоро и она начнет разваливаться, как старый велосипед. Придется эти хреновы японские сенсоры установить и у нее в приемной.
Но выглядит она куда моложе своих лет. Немецкая педантичность, а иначе чем объяснить ее неувядаемость? Утром — стакан кефира, на ужин яблоко и стакан кефира. Обеда, как и у меня, у нее тоже никогда не бывает. Кому такая жизнь нужна?»
Белуджи просмотрел пропущенные за утро звонки, так как его мобильный телефон работал в беззвучном режиме последние пять лет. Звонил доктор Куртцвайль из Бостона, который предсказал падение Советского Союза, появление компьютеров, Всемирной паутины и многое другое. Он тоже, как и Джино, вел неустанную битву за омоложение организма и любил делиться с ним своим опытом. Куртцвайль даже разработал конкретный план по продлению собственной жизни, убеждая всех и себя, что его биологический возраст равен сорока годам и с каждым годом становится все моложе, несмотря на все его наследственные болезни.
«Но у него всего лишь диабет второй стадии и неподтвержденная сердечная недостаточность. К тому же, он на десять лет младше меня, а выглядит на десять лет старше. Видимо, его теория о восьми чашках зеленого чая в день и микронанороботах, которые должны подсоединяться к клеткам и выводить шлаки из организма, ему не очень-то помогает. Но он боец, сражается за каждую секунду своей жизни. Цепляется за солнце зубами и упирается ногами в небо, не давая ему скрыться за горизонтом».
Откинувшись на мягкую спинку кресла, Белуджи закрыл на минуту глаза, чтобы дать отдохнуть им от слишком ярких даже для лета лучей.
«…70 % нейронов нашего головного мозга работает на зрение».
Мысли и образы генерировались где-то в еще здоровых отделах его мозга, наслаиваясь друг на друга. Постоянно озабоченное лицо Куртцвайля из Бостона сменилось на образ нового Папы Римского, который так же, как и его предшественник, ни разу не удостоил медиамагната аудиенции.
Яркая вспышка осветила воспаленный раковыми клетками мозг, как прожектор, выискивающий в ночном небе бомбардировщики.
«Все клетки кожи обновляются каждые 28 дней благодаря белку NFkB; лечение голодом активирует этот ген; резвератрол стимулирует рост энзима, отвечающего за старение клеток, и делает то же самое; тибетские монахи путем визуализации пламени в грудной клетке научились снижать метаболизм на 64 %, а значит, при желании могут продлить свою жизнь более чем вдвое».
Снова вспышка.
«Луч надежды тоже всегда яркий поначалу. Постоянно долбит в одну и ту же точку в голове изо дня в день, разогревая навязчивую мечту исцеления. „Сох-ВА“ — недавно идентифицированный ген, отвечающий за навязчивое состояние».
Вспышка.
«Смерть уже где-то в лифте, но прийдет без стука, тихо, как вечер. Покаяние никогда не может быть до конца искренним. Да и какая собственно в этом необходимость. Почему я должен раскаиваться в том, что меня пинком под задницу вытолкнули в эту жизнь, ни о чем не спрашивая. Я помню, что сопротивлялся, значит, я живу помимо своей воли и во всех моих грехах меня нельзя обвинять, поскольку они попросту являются вынужденной неизбежностью. Видимо, поэтому новая доктрина Международной Теологической Комиссии Ватикана гласит о том, что когда мы спустимся в Ад, он окажется пуст».
Джино снова вспомнил те события конца девяностых, отбросившие его далеко назад от кресла премьер-министра. Тогда на улицы вышло множество народа с плакатами, на которых красными большими буквами кричали фразы: «Не допустим мафию к власти»; «Второе пришествие кровавого Нерона».
Две вспышки сразу.
«Бред какой-то. Где я — и где кровавый Нерон?».
Мягкая трель селекторного аппарата отвлекла медиамагната от утренних философских размышлений.
— Нет, Гертруда, спасибо. Чуть позже. Фредерико так разволновался из-за младшего сына, которому после моей беседы с ректором университета разрешили сдать экзамен во второй раз, что пережарил гренки, и мне пришлось выпить за завтраком две чашки кофе.
Секретарь успокоилась, услышав достаточно бодрый голос шефа, который даже пытался шутить. Облегченно вздохнув, она положила трубку.
— Слава Богу, пока с ним все в порядке. Будем надеяться, что сегодня пронесет, — ответила она на немой вопрос, застывший в глазах дежурного врача-анестезиолога Стефано Бонези.
Врач с сомнением покачал головой.
— Прошлым летом в Риме умерло от жары четыре тысячи человек, и в основном это были одни старики. Август еще не начался, а в этом уже зарегистрировано свыше пяти тысяч смертей, и как минимум тысяча к ним еще добавится, так что лучше оставьте сегодня Алонсо Торне вместе со мной и не дайте ему улизнуть. Если с господином Белуджи произойдет серьезный приступ, мне без реаниматолога одному будет нелегко справиться.
— А с чего вы взяли, что я ему позволю выскользнуть из моих рук, неужели он такой скользкий?
— Уж по сравнению с ним он сделан из наждачной бумаги. Каждый раз, когда прилетает его подруга, которая работает стюардессой в авиакомпании «VIRGIN», он приносит фотографию своей бабушки в инвалидном кресле из дома престарелых и рассказывает одну и ту же историю о том, что бабушка попросила его хотя бы одним глазком взглянуть перед смертью на море. До сих пор, где бы мы с ним вместе не дежурили, это всегда срабатывало, и его отпускали на целый день с учетом того, что ему нужно забрать ее из дома престарелых, а затем привезти обратно. Он вам такого наговорит, что вы сами запихнете ему в карман деньги, чтобы он купил для бабушки пляжный зонтик. Когда ситуация не критическая, я не возражаю, пусть отдыхает со своей девушкой хоть до упаду, но сегодня — не тот случай. Мне потом придется в одиночку откачивать вашего шефа, моля Бога, чтобы парамедики успели в такую жару вовремя к нам добраться.
