Вадим полез на чердак. Сначала мачеха думала, что он делает там что-то нехорошее, и проверяла его, стараясь застать врасплох, но он нашел на чердаке старые книги и делал вид, что ходит туда читать – не тащить же такие старые и грязные книги в свою аккуратную комнату. Она не возражала. Отец иногда спрашивал, что он сегодня прочел, и он называл ему то, что они проходили сегодня на литературе. Отец кивал.
Котенок был теплым и очень приятным. Шерсть у него оказалась мягкая, а в хвостике прощупывались маленькие косточки, из которых хвостик и состоял. Еще у него выдвигались коготки. Нажимаешь в самую середину лапки, на розовую подушечку, и коготки выезжают, они загнутые и у основания покрыты странными полупрозрачными чехольчиками. Это не грязь, потому что она не соскабливается и очень долго прирастает назад. Во рту у котенка все по-другому – язык покрыт шершавыми пупырышками, а маленького язычка, свисающего сверху, нет совсем. И это у всех так – он даже поймал большую соседскую кошку и проверил у нее. Если кольнуть котенка иглой, то он начинает извиваться так сильно, что удержать его невозможно. Колоть надо аккуратно, потому что в прошлый раз котенок укусил так больно, что на руке остались четыре глубоких дырочки, которые заживали очень плохо. После этого он долго рассматривал зубы котенка и все не мог понять, как такой слабый котенок мог укусить так сильно и продырявить толстую кожу.
Вообще котенок не был похож на человека: задние лапы у него по форме напоминали куриные окорочка, а передние – нет. Самым красивым у котенка был нос смешной тигриной формы и еще интересные уши, которые просвечивали розовым. Он не хотел сидеть на руках, и все время спрыгивал на пол, в пыль, и от этого очень смешно чихал, почти как человек. Голос у котенка был тонкий и одинаковый, он не говорил «мяу», как другие коты, а говорил смешное протяжное «ми». Кормить котенка было тяжело, приходилось изворачиваться и придумывать всякие способы незаметно спрятать для него еду. Сначала он носил за щекой, но после еды нужно было мыть посуду, и пока ее моешь, держать еду во рту было опасно – она могла что-нибудь спросить и рассердиться, если он кивнет или промычит в ответ что-то неразборчивое. Но если не покормить котенка вовремя, то потом он будет какать жидким, и убирать это из сундука сложно и долго. Кошачьи какашки он заворачивал в старые газеты и складывал в мешок в комоде. С мочой было сложнее – сундук не просыхал и сильно вонял, а котенок становился вялым и часто дышал.
Когда она ушла надолго, Вадим вытащил отцовскую дрель и долго сверлил дырочки в сундуке, чтобы котенку было легче дышать. Гнилой сундук сверлился легко, но дырочки выходили крохотными, поэтому он придумал сверлить несколько рядом и проламывать потом отверткой маленькие окошечки. От сверла накрошились опилки, и Вадим понял, что делать с мочой. Раскопал под пылью на полу чердака опилки и насыпал котенку. Теперь котенок писал в опилки, но сильно пачкался, и перед тем, как взять на руки, приходилось его отряхивать.
Иногда котенок пытался просунуть в дырочку нос или лапу, и это было смешно. Еще от котенка бывало странное чувство, похожее на смех по щекотливости. Когда он урчал и принимался тереться о руки или живот, в висках горячело и почему-то хотелось плакать. А еще хотелось прижать котенка к себе крепко-крепко; он как-то даже прижал, но котенок запищал, и пришлось отпустить, потому что он, похоже, начал раздавливаться.
Котенок занял собой все – каждую свободную минутку хотелось бежать к нему и трогать его, кормить, играть с ним. Котенок был очень глупый и мог долго гоняться по сундуку за ниткой или за привязанной к нитке щепкой. А когда ловил, кусал пару раз и отпускал или просто был рассеянный. Или, может, его бесило, что щепка болтается рядом, а когда она успокаивалась, он про нее забывал. Много было непонятного в его поведении.
И об этом непонятном было приятно думать перед сном, куда приятнее, чем про школу и смеющихся одноклассников. Ночами он долго лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что от котенка нужно непременно избавиться. Если его не будет, то весь тот день и навертевшийся на одну прогулку клубок плохих поступков сами собой исчезнут, растворятся, и никто ничего не узнает. Но он почему-то теперь не мог. Теперь казалось, что даже если его поймают, посмеются над ним или накажут, это ничего страшного, он удержит лицо, потому что потом будет чердак и котенок.
Тренироваться тогда он перестал совсем, но получаться, как ни странно, стало лучше. Несмотря на то, что теперь учителя иногда делали ему замечание за рассеянность, чего раньше никогда не случалось, лицо удерживалось само. И одноклассники смеялись над ним реже. Впрочем, может, он просто не замечал, потому что думал про котенка. Боялся, что мачеха полезет зачем-нибудь на чердак, найдет его и выбросит. О том, чтобы отдать котенка собакам, он больше не думал. Собаки могут поесть чего-нибудь другого, а котенок ему нужен. Он приятный.
Из школы снова отпустили пораньше, и он решил сходить и посмотреть на девочку. Как она ходит теперь, несчастная, ищет котенка, зовет его, плачет, и ее мама, наверное, ищет вместе с ней. Он внезапно вспомнил про туфельку от куклы, которую положил вместе с иголкой и пузырьком и так ни разу туда и не посмотрел. Котенок был интереснее. Девочка теперь, наверное, играет с куклами, раз котенка у нее больше нет.
На улице моросило, и, пробираясь через кусты, он вывозил ботинки в грязи и оттирал их прямо там, пока за шиворот ему текло с веток и стучало крупными каплями по затылку – он не вздрагивал, конечно, но чувство было такое, будто кто-то очень слабый пытается дать ему подзатыльник.
К дому девочки с блестящими косичками он шел кустами и вывозил ботинки снова, промок, но идти по дороге было опасно. У дома девочки не было. Не было ни половика, ни кукол, ни мелькающего силуэта ее мамы. Он был разочарован, и даже подумал, что девочка от его наказания заболела и лежит дома, пока не услышал тявканье. Он присмотрелся: по двору бегал маленький щенок. Добежал до забора и вдруг резко упал назад, будто кто-то его пнул. Оказалось, щенок привязан тонкой цепочкой и, не зная об этом, с разбегу пробежал лишнего.
Выходит, девочке купили щенка вместо пропавшего котенка. Щенки были приятнее котят, они всегда веселились и лизали руки. От этого внутри стало горько и противно: девочке и не нужен был котенок, она и не расстроилась, ей тут же подсунули щенка. Наказания не вышло.
Он брел домой и думал, что можно было бы забрать щенка, но щенок вел бы себя плохо, он был большой и лаял громко, а потому в сундуке его не спрячешь.
Теперь котенок казался уже не таким приятным и хорошим, хотя сегодня ластился так же и даже облизал палец. Но щенок был лучше и веселее. Он перевернул котенка и потыкал его пальцем в живот. Котенок обхватил руку лапами и укусил. И снова стало приятно и тепло и даже немножко обидно за котенка, про которого противная девочка с блестящими косичками так быстро забыла.
Внезапно он услышал еле заметный скрип внизу. Она шла! Она поднималась прямо сюда, и, судя по скрипу, вот-вот ее голова появится в квадратном люке чердака. Вадим вскочил, кинул котенка в сундук, отчего тот больно ударился боком о дно и пискнул, захлопнул крышку, схватил книгу и сделал вид, что читает. Котенок пищал внутри сундука, и он принялся читать вслух, чтобы заглушить его писк. И даже через эти звуки слышал, как мачеха, перестав прятаться, поднимается по лестнице. Вот появилась ее голова, развалившиеся кудри нелепо торчали в стороны – на ее жидких волосах завитки не держались, но она все равно каждый день накручивала их на пластмассовые бигуди и дула на них феном.
