Кожин также бомбардировал инстанции своими донесениями, извещая, что Черкасский словно обезумел, никаких доводов слушать не хочет и собирается ввязаться в авантюру, которая может погубить и людей, и все дело, в которое вложено столько сил и средств. Как мы помним, Петр поручил Кожину проверить карты, составленные Александром Черкасским во время его первой рекогносцировки, но тот, упирая на то, что он командир, а Кожин лишь подчиненный, в этих проверках ему всячески препятствовал. Однако и без его помощи Кожин сумел определить, что никакого «старого русла Амударьи» не существует, что это просто складки местности, которые принимаются туркменами за старое русло. Показания по этому поводу были не точны, маршрут «по руслу» так до конца никто и не прошел, плотины, «запирающей» Аму, никто из членов экспедиции не видел. Все планы были основаны на россказнях туркмен — людей неграмотных и склонных к лукавству. Кожин писал своему фактическому командующему, адмиралу Апраксину, что поход готовится без надлежащей секретности: «Хивинцы и бухарцы узнали наши пути и собрались против нас войной… Чего хотим искать, не тайна ни для кого, и тайного нет ничего».
Судя по воспоминаниям современников, Кожин и князь Черкасский, что называется, «стоили друг друга». Про упрямство и гордость, помноженные на вспыльчивый характер князя, писали многие авторы, а посланный в Персию князь Артемий Волынский, знававший в те поры Кожина, писал о нем следующее: «Кожин этот такие безделицы и шалости делал, что описать нельзя, и почитает сам, что он у государя первая персона, и сам себя так показывает». Словом, случилась старая русская беда, начались между двумя офицерами разбирательства в увлекательной области: «А ты вообще кто такой?» и «Кому поручено?». Кожин неоднократно письменно и устно порицал выбор мест для построенных князем приморских укреплений, а Черкасский ему в отместку писал и говорил, что места выбрал, доверившись его, Кожина, совету.
Надо отдать должное Кожину, который, ясно оценив ситуацию, заявил, что о проникновении в Индию через Хиву при таких обстоятельствах и речи идти не может, а войско под командой Бековича просто обречено на погибель. Так он и написал в своем донесении в Сенат, заявив: «Идти под командой Черкасского плутать и воровать не желаю». Выступить в поход Кожин отказался и остался в Астрахани ждать ответа на свое донесение. Черкасский успел отправить свое донесение, в котором извещал, что поручик Кожин «взбесился не яко человек, но яко бестия и скрылся из Астрахани не весть куда». На самом же деле Кожин и не думал никуда скрываться, а остался ждать ответа из Петербурга. В столице его доводов услышать не захотели — поручика вызвали в Санкт-Петербург, допросили в Сенате и предали военному суду как не исполнившего приказ.
Степной марш
На Святой неделе 1717 года отряд князя Александра Черкасского выступил из Астрахани, несмотря на то что донесения, приходившие из степи и из Хивы, становились все тревожнее и тревожнее. Князь словно оглох, не желая воспринимать никаких разумных доводов, и объяснения этому упрямству было довольно простое — он и сам, видно, понял, что никакого русла Аму нет, а возможно, знал это с самого начала. Теперь ему необходимо было во что бы то ни стало дойти до Хивы и утвердить там русское присутствие — это покрывало все его просчеты, оправдывало его перед царем. Уже когда отряд шел к Гурьеву, пришло письмо от Аюки, писанное им 16 марта, в котором хан предупреждал: «Из Хивы приехали посланцы мои и сказывали, что бухарцы, хивинцы, каракалпаки, кайсаки, балки соединились и заставами стоят по местам. Колодцы в степи засыпаны ими. Все это от того, что от туркменцев им была ведомость о походе войск, и хотят они идти к Красным водам. Ваши посланцы в Хиве не в чести, об оном уведомил меня посланец мой».
Но ничто уже не могло остановить князя! В самый день выступления отряда из Астрахани, буквально на глазах князя, было захлестнуто набежавшей волной, перевернулось и затонуло судно, на котором находились его жена, княгиня Марья Борисовна, и две их малолетние дочери, провожавшие отца и мужа в опасный поход. Спастись им не удалось. Гибель любимых людей потрясла Бековича, повлияла на его рассудок и состояние духа. Временами он впадал в состояние, близкое к умопомрачению. Но кто мог остановить его, любимца императора, имевшего разрешение всех, кого он сочтет нужным, подчинить себе и употребить к делу? И он повел людей в степь, на Хиву.
* * *
В поход отправились: эскадрон шведских драгун, насчитывавший до 600 человек; две роты пехотных солдат, посаженных на коней; артиллеристы — офицеры и нижние чины, при орудиях и припасах к ним; разные военные и флотские служители; отряд добровольцев, состоявший из русских дворян, мурз и ногайских татар, численностью до 500 человек; казаки — 1500 яицких и 500 гребенских. С отрядом шли богатые караваны купцов, рассчитывавших на охрану военных в опасной степи, где испокон веку пошаливали степняки. Купцов — русских, татарских и бухарских — набралось около двух сотен. Весь отряд насчитывал до 3000 человек. Из лиц известных при отряде находились князь Самонов, астраханский дворянин Киритов, майоры Франкенберг и Пальчиков, братья Бековича — Сиюч и Ак-Мурза, а также Ходжа Нефес.
Конница и караваны верблюдов шли до Гурьева сухим путем двенадцать дней, а неделей позже на кораблях, груженных тяжелыми кладями, их догнал князь Александр с отрядом пехоты. Под Гурьевом войско простояло около месяца, отсюда к хану Аюке Черкасский отправил дворянина Мартьянова с просьбой прислать калмыцкую конницу на подмогу. Мстительный хан ответил ему его же словами, произнесенными годом раньше под Астраханью, при разгроме ногайцами его ставки: «Я не имею на то царского приказа», и людей не послал. Впрочем, он отправил в распоряжение князя своего человека Бакшу, а с ним десять калмыков и туркмен-проводников, которые должны были следовать в отряде Бековича в качестве особого посольства к хивинскому хану.
Здесь же, под Гурьевом, произошла первая стычка с каракалпаками, которые напали на казачьих табунщиков и захватили шестьдесят пленных, среди которых оказался и Ходжа Нефес. Вслед каракалпакам была пущена погоня, которую возглавил сам Бекович. После долгого преследования налетчиков настигли, отбили у них табуны и полон, при этом сами взяли нескольких каракалпаков в плен.
Наконец на седьмой неделе после Пасхи, в начале июля, в самый разгар жары, когда, казалось, никакое движение по степи невозможно, отряд выступил от Гурьева и, минуя большую караванную дорогу, направился к реке Эмбе. Дневок не делали, лишь останавливались на ночлег у степных речек и до Эмбы добрались за восемь дней, совершая усиленные марши по тридцать семь верст в сутки, таким образом проделав около трехсот верст. Эмбу форсировали частью на плотах, частью вброд, затратив на переправу отряда и грузов два дня, а потом снова пошли быстрым маршем и через два дня достигли урочища Богачать, к которому выходила большая хивинская дорога. Отсюда пошли от колодца к колодцу: на Дучкан, Мансулмас и Чилдан. В степных колодцах воды на большое количество людей и животных не хватало, и, придя на место, в первую очередь сами рыли сотню и более колодцев в рост человека.
