Астиаг выдал дочь Мандану за одного из своих крупных вассалов, царя Парсумаша и Аншана, перса по имени Камбис. Этот брачный союз придал особый блеск людям, которые уже занимали в Мидийском царстве завидное положение, жили здесь так же давно, как и мидийцы, и не считали себя пустым местом, коль скоро уже один из предшественников Камбиса, Ариарамна (ок. 640-560? до н. э.), провозглашал на табличке, написанной на древнеперсидском языке и найденной в Хамадане: «Эту страну Персию, которой я владею, наделённую красивыми конями и добрыми людьми, дал мне Великий Бог Ахурамазда. Я царь этой страны» — по всей видимости, царь милостью Бога, какими в ту эпоху были все иранские цари. А разве другой перс, его сын Аршама, не называл себя «Великим Царём, царём царей, царём Парсуа»?
В 550 г. до н. э. сын Камбиса и Манданы Кир сверг Астиага и привёл к власти свой род, род Ахеменидов. Мидийская держава просуществовала самое меньшее полтора века, Мидийская империя — с 612 по 550 г. до н. э., немногим более полувека. Это мало. Но она продолжит своё существование в лице Персидского царства.
Глава III. СКИФЫ
Скифам, вернувшимся на равнины Причерноморья после долгого набега на Иранское нагорье, в Анатолию и Сирию, понадобилось много времени, чтобы подчинить племена сородичей, не покидавших эти равнины, и добиться гегемонии, зато они довольно быстро сумели найти здесь своё место и обозначить своё присутствие. Они вернулись к обычному образу жизни, и если им, несомненно, приходилось сталкиваться с соперниками или с соседями-кочевниками, больших завоевательных походов они почти не устраивали. В истории было лишь две больших скифских войны — одна оборонительная, против персидской армии Дария, вторгнувшейся на земли скифов в конце VI в. до н. э., а другая наступательная, в IV в. до н. э., когда политический и экономический подъём побудил скифов напасть на Филиппа II Македонского, отца Александра Великого (в 339 г. до н. э.). Скифы очень быстро завязали постоянные связи с Грецией или, точней, с факториями и городами на северном побережье Чёрного моря, которые создавали ионийцы. Кувшины для вина (ойнохойи), найденные в крымских захоронениях, датируются VI в. до н. э., и в ту же эпоху Ольвия, милетская колония, основанная в устье Буга, распространяла греческое влияние. В IV-III вв. до н. э. «варвары» уже претерпели существенную эллинизацию, пусть даже некоторые из них враждебно относились ко всё более явному усвоению чужой культуры, и Геродот не без преувеличений подчёркивает эту враждебность (Геродот, IV, 76). Конечно, в Скифии были филэллинская и ксенофобская, «националистическая», партии. Последняя иногда прибегала к насилию в качестве реакции и доходила До убийства выдающихся личностей. Самой знаменитой из их жертв стал Анахарсис, скифский философ, по слухам — друг Солона, якобы побывавший в Афинах около 589 г. до н. э. (Плутарх, «Солон») и причисленный к Семи мудрецам. Его творчество малоизвестно, но Аристотель приписывает ему знаменитую максиму: «Развлекаться для того, чтобы усердствовать в добропорядочных [делах], — по Анахарсису, это считается правильным» («Никомахова этика», X, 6). Анахарсис представлял собой образец эллинизированного скифа; он был олицетворением естественного человека, не испорченного цивилизацией; он воплощал скифский вклад в греческую мысль, и в отношении этого вклада не приходится сомневаться, что он нам недостаточно ясен — возможно, потому, что ещё никто не пытался его выявить. Удивительна эта встреча греческой культуры, какую распространяли морские странники, и культуры народов степей, которую уже можно назвать иранской, хоть она и была в большей мере «степной», носителями которой были странники по сухопутным просторам. Столкнулись два совершенно разных мира, и возник необыкновенный синтез — греко-иранское искусство, предшествовавшее и тому искусству, о котором будут говорить после завоеваний Александра, и греко-буддийскому искусству.
Вернувшись в Северное Причерноморье, скифы не замедлили оказать огромное влияние на тех, кто там оставался, — может быть, потому, что возвратившихся окружили особым почётом, а может быть, потому, что в контакте с Ассирией, Урарту и некоторыми другими они приобрели более высокую культуру по сравнению с сородичами. Не случайно вскоре после их возвращения зародилась великая цивилизация степей, появление которой, конечно, инициировали они. Ещё в VII в. до н. э. скифское искусство было очень стильным, мощным, но холодным, как показывают, в частности, бляшка в форме хищной птицы из Мельгуновского клада, найденного в 1763 г., которая хранится в Эрмитаже, и знаменитая пантера из Келермесского захоронения. Однако надо признать за этим искусством немалое изящество и умение выражать сосредоточенность животного, хорошо заметные по фигурке оленя из кургана у станицы Костромской на Кубани (Эрмитаж), возможно, изделию не столь древнему, как полагают. В VI в. до н. э. всё изменилось. С первых десятилетий этого века выявилось настоящее своеобразие скифского искусства; оно получило развитие в последующие десятилетия и в V в. до н. э., достигло апогея в IV в. до н. э. и внезапно исчезло в III в. до н. э., когда пришли сарматы. В течение ста-двухсот лет скифская культура, конечно, была проникнута месопотамскими, сирийскими, анатолийскими традициями, использовала соответствующий бестиарий и иконографические сюжеты, например, композиции с древом жизни, свойственные ассиро-вавилонскому искусству, как видно по находкам в Келермесе (первая половина VI в. до н. э.), потом эта культура оторвалась от своих источников и утвердила свою оригинальность, несмотря на усиление греческого влияния и ахеменидского Ирана.
ПОРТРЕТЫ
Многие авторы описали скифов, какими их видели, — но интересней, что и сами скифы изобразили себя в многочисленных произведениях искусства. Это были крепкие, коренастые, сильные люди с большими усами и густыми бородами, кроме как, возможно, в молодости, с такими длинными волосами, что те часто падали на плечи либо их связывали в пучки (восхитительные портреты из Куль-Оба в Крыму, IV в. до н. э.). Они носили короткие и узкие рубахи и длинные штаны, кожаные сапожки, едва доходившие до икр, или башмаки, подвязанные кожаными ремнями. Островерхие колпаки закрывали им уши, защищая от ветра, в степи нередко очень сильного.
Они вели простую жизнь и любили изображать себя за обычными делами: мужчин — за беседой (Куль-Оба, Частые Курганы), за отдыхом, сидящими с рукой на бедре (Частые Курганы), лечащими ногу раненому или зуб сородичу, женщин — держащими в руке зеркало (Куль-Оба) и часто — танцующими, то в виде рельефного изображения (Куль-Оба), то в виде силуэтов, вырезанных из металла в качестве бляшек (Большая Близница). Скифы — изрядные любители выпить, не довольствовавшиеся перебродившим молоком, которое станет известно у кочевников позднейших времён под названием «кумыс», но покупавшие вино на Хиосе и Тасосе, а потом и во многих других местах, которые мы определяем по греческим амфорам, найденным in situ: фирменной «этикеткой» служит форма сосудов. Гораздо позже они пытались разводить виноград. Они имели прочную репутацию завзятых пьяниц. Геродот упоминает об одном человеке, перенявшем у скифов привычку напиваться, и сообщает, что в Греции, когда хотели сказать, что намерены упиться до крайности, говорили: «Будем пить по-скифски!»
