Ему даже не показалось из ряда вон выходящим то обстоятельство, что он так проницателен в отношении нее.
Он скорее всего сознавал, что интуиция говорит ему гораздо больше, чем эта девушка могла бы облечь в слова.
Она нерешительно произнесла:
— Я… я умею говорить… по-венгерски.
— Отлично! Это как раз то, о чем я догадывался, вернее сказать, предполагал, что это может оказаться язык одной из балканских стран, жители которых в большинстве своем до прискорбия невежественны.
Он улыбнулся ей в темноте, царившей внутри экипажа.
— Это согласуется с историей, которую мы будем рассказывать, когда попадем в Англию.
Так что вам по крайней мере в этом отношении не придется менять свои биографические данные.
— Это похоже на события в каком-нибудь романе! — воскликнула Надя.
— Мы должны сделать так, чтобы этот роман походил на действительность.
— Ну хорошо… значит, я венгерка.
— Назовите мне какую-нибудь венгерскую фамилию.
— Ферраш или Кауниц!
— Ферраш годится, — сказал он, — и ваш отец чрезвычайно богатый дворянин.
Надя не проронила ни слова, и Уоррен продолжал:
— Так как он очень богат, вас похитили во время путешествия в Париж и удерживали с целью получения выкупа.
Он произносил каждое слово так, словно наяву видел события, о которых рассказывал.
— Люди, захватившие вас, были абсолютно безжалостны. Они морили вас голодом, стращали вашего отца тем, что вы умрете, если он не заплатит им огромную сумму денег, отобрали вашу одежду, драгоценности, практически все, что у вас было.
— Звучит… ужасающе! — В голосе девушки улавливалась смешинка.
— И вот сегодня, благодаря какой-то счастливой случайности, — сочинял Уоррен, — я обнаружил среди моих писем анонимное сообщение, из которого узнал, где вас найти. Так как тюремщики не допускали возможности вашего спасения, мне удалось выкрасть вас без всяких препятствий с их стороны.
Надя захлопала в ладоши.
— Это совсем как в романах, «которые мама никогда не позволяла мне читать.
— Теперь вы не только сможете прочитать такой роман, но и сами пережить его события, — Заметил Уоррен, — а также сделать его правдоподобным.
— Для мадам Блан?
— Именно! Мы можем рассчитывать, что она не только поверит вам, но и снабдит вас одеждой, в которой вы поедете в Англию и в которой будете выглядеть очень привлекательно, несмотря на все лишения.
— И вы вправду думаете, что она…поверит нам?
— Это зависит от того, насколько хорошо мы сумеем рассказать всю историю!
Спустя несколько часов Уоррен перед сном постоял немного у окна, глядя с высоты на освещенный луной городской пейзаж.
На его губах играла довольная улыбка, которой не было раньше, когда он обозревал тот же вид.
Он уже убедился, рассказывая свою драматическую историю супругам Блан в кабинете управляющего, что Надя не подведет его ни здесь, во Франции, ни позднее, когда они окажутся в Англии.
Она превосходно сыграла роль потрясенной и испуганной юной девушки, внезапно подвергшейся похищению и испытавшей последовавшие за ним ужасы заточения.
Проявляя благоразумие, она старалась говорить как можно меньше, но то и дело разражалась жалобными восклицаниями по поводу перенесенных страданий.
Ее исхудалое лицо с огромными глазами производило такое жалкое впечатление, что Уоррен не сомневался — сердце мадам Блан разрывается от сочувствия.
— Так как я не мог доставить сюда мою кузину в том виде, в каком ее нашел, — объяснял Уоррен, — я купил ей кое-какую одежду а торговом центре на Рю де Риволи. Но ведь вы понимаете, мадам, что ей понадобится совсем другой гардероб для путешествия в Англию.
— Конечно, мне будет совсем не трудно купить одежду, мсье, — заверила его мадам Блан, — но не раньше, чем откроются магазины, а наряд для мадемуазель графини должен быть самым лучшим!
— Да, разумеется, самым что ни на есть лучшим! — согласился Уоррен. — А за деньгами дело не станет.
В этот миг он вспомнил об огромном состоянии, которое унаследует после дяди, заняв его место главы рода, и первый раз в жизни ему было незачем взвешивать в уме стоимость чего-либо, что он собирался купить.
Он дал понять мадам Блан, что отец Нади возместит ему все расходы, поэтому будет неразумно покупать дешевые вещи, которые пришлось бы выбросить по приезде в Англию.
— Моя кузина привыкла носить такую одежду, которая возбуждает зависть у всех ее подруг, — доверительно произнес Уоррен, — так что я должен просить вас, мадам, постараться выбрать вещи, способные достойно заменить отобранные у моей кузины.
— Ну конечно, мсье! — категорически согласилась мадам Блан.
Она посмотрела на своего мужа.
— Сколько времени в моем распоряжении, Этьен, до отъезда мсье?
Понадобилось множество доводов и уговоров со стороны мадам Блан, прежде чем Уоррен наконец соизволил дать согласие выехать из Парижа более поздним поездом, приуроченным к прибытию не утреннего парохода из Кале, а того, который отходил после полудня.
Это означало, что они приедут гораздо позже, но Уоррен понимал — он не имеет права везти Надю в Англию, не обеспечив ее подобающей одеждой.
У него не было желания рассказывать историю похищения Нади ни своей матери, ни вообще кому бы то ни было по другую сторону Ла-Манша.
Эта история предназначалась лишь для французов.
В Англии же он намеревался сообщить, что встретил Надю в Париже по пути в Африку, влюбился в нее, и она ждала в Париже его возвращения, чтобы впоследствии они могли официально заявить о своей помолвке.
Он знал, такая история ему ничем не грозит, если принять во внимание, что, кроме Эдварда, никто не знал, как долго они пробыли в Париже, прежде чем отправиться в Африку.
К тому же Надя вполне могла бы познакомиться с ним в Марселе, когда он уже был на обратном пути.
Это значило бы, что он не прочитал письмо своей матери, и если уж на то пошло, и письмо Магнолии, пока не попал в Париж.
Похоже, все детали отлично состыковывались друг с другом, и к тому же он честно признался себе, что даже получает удовольствие от этой интриги, работая над дальнейшими этапами плана, придуманного им самостоятельно.
Наде отводилась в нем очень важная роль.
После того как они долго совещались в кабинете управляющего, Уоррен заметил, что девушка слишком утомлена, и попросил мадам Блан уложить ее спать.
— Я не сомневаюсь, мадам, — сказал он, пустив в ход все свое обаяние, перед которым едва ли могла устоять любая женщина, — вы удобно устроите мою кузину и окружите ее всяческой заботой. Завтра я намерен отвезти ее в дом моей матери, она придет в ужас от того, что произошло.
