Перри — де-е-е-евственник (Бедный, бедный Перри). Он ни разу не касался девушки (Дев не видел в деле). Он — де-е-е-евственник (Не вкусив запретный плод). Перри — де-е-е-евственник (Девственником он умрет). Гоби положила конец моим сомнениям одной только репликой; она повернулась ко мне и сказала:
— Но ты же все еще девственник.
— Что? Нет! Нет!!!
Но она уже снова высунулась в окно и вовсю палила из пушки:
— Я слышала ваши разговорчики по телефону!
— Ты! Ты подло вторглась в мою личную жизнь! Да это все были шутки. Девственник — это просто дурацкое прозвище, кличка.
— Твоя кличка — Девственник?
— Да, просто шутливое прозвище, это как… как когда самого высокого парня в классе называют малышом.
— Так у тебя было много подружек?
— Много, да… Более чем.
Я поморгал, пытаясь определить, на какой улице мы находимся. Похоже на Перл-стрит, разве что, по моим подсчетам, мы должны были бы находиться немного севернее, на Трибека — или я ошибся? Но тут улица кончилась, и я увидел Памятник 11 сентября, что вполне соответствовало моменту: полицейская машина висела у нас на самом «хвосте» и грозила вот-вот обогнать, если Гоби не удастся подстрелить водителя. Но тут фары позади нас исчезли.
— Мы оторвались, — сказал я. — Ведь мы оторвались? Я их больше не вижу.
Гоби сползла на сиденье и посмотрела в боковое зеркало.
— Зато у нас теперь другой «хвост».
— Что? Я никого не вижу.
— На этот раз это не полиция. Черный «Хаммер», через шесть машин за нами.
— Ты так далеко видишь?
Я свернул шею, но «хвоста» не заметил.
— А кто в той машине?
Она не ответила, сверяясь со своим «Блекберри». Лицо у нее было озабоченным, а выражение мрачнее, чем раньше. Она что-то знала, но не собиралась делиться этим со мной. Впереди на светофоре загорелся красный.
— Проезжай.
— Я думаю, не стоит…
— Немедленно!
Я надавил на педаль газа. В ту же секунду сзади нас нарисовался «Хаммер», которого я не замечал раньше в потоке машин. Он резко перестроился в правый ряд позади нас и мгновенно набрал такую скорость, что едва ли не поравнялся с нашим «Ягуаром». Я был как раз в середине перекрестка, перекрывая движение с боковых улиц. «Хаммер» только усугубил ситуацию, выехав на перекресток следом за мной. Вокруг визжали тормоза, машины сигналили что есть мочи. «Хаммер» висел у меня на «хвосте»; он зацепил правый бампер какого-то такси и, по-прежнему ускоряясь, приближался. Тут заднее стекло нашего «Ягуара» взорвалось брызгами осколков от пистолетного выстрела, и я почувствовал, как кровь хлынула по жилам с утроенной скоростью. Кажется, я заорал.
— Они стреляют! Они стреляют в нас!!!
— Налево! — крикнула Гоби. — Вон по той улице. Следи, чтобы руки не дрожали, веди ровнее.
Она расстегнула наручники, и я почувствовал облегчение хотя бы в руках.
— Гони!
Я сжал руль, одновременно стараясь посмотреть назад через плечо.
— Да кто они такие, в этом «Хаммере»?
Гоби не ответила. Я ехал со скоростью сорок миль в час вниз по пустынной улице с выключенными фарами, молясь только о том, чтобы никого не сбить. Впереди я увидел огни большой улицы, и тут до меня дошло, что времени остановиться, чтобы подождать и плавно свернуть на эту улицу, у меня не будет. Я понял, что мне предстоит сворачивать на нее на полной скорости. Только бы там было поменьше машин!
«Ягуар» выскочил на перекресток, и я тут же повернул направо, потому что это было легче, чем повернуть налево. Мы были на авеню А — и как только мы здесь оказались? Я утратил ориентацию в пространстве и совершенно не понимал, в какой точке Манхэттена мы находимся, а теперь мы вдруг оказались здесь, и «Хаммера» позади видно не было. Я почувствовал, как эндорфины смешиваются внутри меня с огромной дозой адреналина, создавая ядерную смесь. Грудь сдавило, и я понял, что последние двадцать секунд вообще не дышал.
— Мы оторвались?
— Пока да.
Я резко затормозил, паркуясь, так что Гоби дернулась вперед на сиденье. Ее сумка упала на пол машины, и пистолет выскользнул.
Это был один из тех моментов в жизни, когда понимаешь, что будущее зависит целиком и полностью от того, что ты сейчас сделаешь. Даже не думая, я нырнул вниз, схватил пистолет обеими руками и направил его на Гоби. Кажется, она удивилась. И похоже, на нее — произвело впечатление то, с какой скоростью я «перевернул табло» и изменил ситуацию в свою пользу.
— Неплохо, Перри. Быстро учишься.
— Заткнись, — сказал я.
Пистолет прыгал у меня в руках, но мне было на это наплевать.
— Выметайся из моей машины.
Она не шелохнулась:
— Ты хочешь сказать, из машины твоего папочки?
— Да называй как хочешь. Не знаю, почему ты выбрала меня, когда затевала всю эту хрень, но с меня хватит. Поняла? Я выхожу из игры. Мне восемнадцать лет, в конце концов. Через месяц я заканчиваю школу, и я в списке поступающих в Колумбийский университет… И все это — что бы оно ни значило — не входит в мои планы.
— Так ты что, убить меня собрался?
— Да, если придется.
— Хорошо.
— Что?
— Давай, пристрели меня. У тебя пистолет, он заряжен.
Она выжидающе смотрела на меня:
— Но сначала сними его с предохранителя. Там сбоку. Хотя ты этого не сделаешь, духу не хватит.
— Ты что, правда так думаешь?
— Я не думаю, я знаю.
— Ну так ты ошибаешься.
Все еще держа ее на мушке, я снял пистолет с предохранителя. Одновременно я вдруг услышал и шум города, и шорох шин проезжающих машин, и раскатистый рык метро, и говор миллионов людей, разговаривающих, едущих в машинах, живущих своей жизнью. Я почувствовал запах кофе и сигарет, духов и мокрых деревьев, разлитый в воздухе. Все вдруг вспыхнуло такими яркими красками, словно мое сердце и легкие включили на двойную мощность. Стук собственного сердца, каждый вдох и выдох резонировали у меня в груди и отдавались в голове.
На секунду мы с Гоби встретились взглядами, и я увидел, что она… молча улыбается. Ей нравилось происходящее.
И она сказала:
— Подожди.
12
Что вы предприняли или сделали сами за последний год или два, что не имеет отношения к учебе?
