Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
«Трусость в боевой обстановке». Голос на другом конце телефонной линии имел незнакомую интонацию: «Один пилот из каждой группы…» Это не могло быть, это не должно было быть правдой!
– Вы все еще там?
– Да, господин генерал-майор.
– Я позвоню вам завтра. Он всегда впадает в ярость, когда истребители не отвечают его требованиям.
– Разве мы не отвечаем?
– Я не говорил этого. Позвоню вам завтра утром. И не волнуйтесь!
Как не волнуйтесь? Мог ли я, как офицер, не волноваться, когда случилось подобное? Рейхсмаршал презирал нас, хотя было ясно, что бой с численно превосходящим противником мог закончиться только поражением. Нежели он действительно воображал, что может поднять наш боевой дух, называя нас трусами? Незадолго до этого он, как оскорбление, отклонил возможность того, что четырехмоторные бомбардировщики смогут прорывать оборону рейха. Тем временем они фактически достигали каждого угла рейха. Так теперь он пытался сделать нас ответственными за собственные проблемы. Он имел в виду нас всех, каждого в отдельности летчика-истребителя на Юге. Это было коллективное оскорбление: «один пилот из каждой группы» – один летчик, выбранный наугад!
Вскоре должны были прибыть Фрейтаг и Гёдерт, и я намеревался незамедлительно сообщить им об этом. Уббен и Мейер улетели обратно на свои аэродромы, один – на Сардинию, а другой – на восток Сицилии. Я не предполагал передавать им этот приказ, пока не переговорю с генералом. Он не сможет позволить, чтобы эта абсурдная директива была исполнена.
Все еще продолжая держать телефонную трубку, которая уже давно молчала, я сидел, глядя прямо перед собой. Из гостиной за дверью доносился звон стаканов и фарфора, и я мог различить голоса Бахманна и Штрадена, говоривших вполголоса, чтобы не тревожить меня. Наступила ночь. Со своей кровати я мог видеть кусок усыпанного звездами бархатно-синего неба, красоту и великолепие которого можно оценить только на Юге.
Теперь я почти сожалел, что выбрал эскадру в Северной Африке, когда генерал предоставил мне выбор между командованием в рейхе и на Юге. Я прибыл в короткий отпуск домой из своей истребительной группы в Крыму и прилетел в Берлин на «шторьхе»[42]. Инспектор истребительной авиации уже ждал меня. Он пребывал в мрачном настроении. Сначала он поинтересовался, как обстоят дела у наших истребителей на Востоке, но вскоре я понял, что беспокоит его совсем другое. Почти сразу он перешел к вопросу о «Летающих крепостях», сообщив мне об их первых налетах на побережье Ла-Манша и об их кажущейся неуязвимости, которая так удивила немецких летчиков-истребителей. Он предупредил рейхсмаршала и потребовал увеличения истребительной авиации. В том же самом контексте он указал, что вооружение «Мессершмитта-109» и «Фокке-Вульфа-190» было неадекватным, и предложил некоторые усовершенствования. Когда он предсказал, что однажды «Крепости» появятся непосредственно над Берлином, рейхсмаршал грубо отверг все его предложения, заявив, что отказывается слушать такую пораженческую болтовню.
Без какого-либо перехода генерал продолжил говорить о смерти майора М.[43], словно его единственное намерение в ходе всей этой беседы состояло в том, чтобы закончить ее потрясающими словами:
– Я боюсь, что вы оказываетесь перед необходимостью сократить свой короткий отпуск. Необходимо заменить двух командиров. Есть выбор между эскадрой в Северной Африке и в рейхе.
Я без колебания выбрал Северную Африку. Я не знал Юга, и это привлекло меня, так же как и перспектива рыцарских поединков с западными пилотами. В то время я и не подозревал, какие предстоят безжалостные бои с противником, имеющим такое сокрушительное численное превосходство.
«Вы возглавите 77-ю истребительную эскадру в Северной Африке. Ее командир погиб». Не очень ободряюще, но в военное время это был единственный путь, по которому происходило продвижение по службе. Все мы продвигались, занимая места убитых, так же как и летчики другой стороны, те, кого мы при каждой возможности пытались сбивать.
Я летел в Мюнхен и тащил свой тропический комплект. Невозможные мешковатые брюки цвета хаки, несколько рубашек и коричневый китель – все с вешалки и изготовленное в соответствии с принципом «подойдет так или иначе».
Так что в марте я приземлился в Чиампино, около Рима. Впервые в жизни я вступил на землю Вечного города. Это был изумительный весенний день. На пути в штаб генерал-фельдмаршала я открыл окна автомобиля и вдыхал ароматы, расточаемые природой в полном расцвете. Фраскати было одно из наиболее роскошных жилых римских предместий. Около виллы командующего меня встретил дежурный офицер, который должен был отвести меня к начальнику штаба. Но сначала он представил меня настоящей действующей секретарше, и молодой к тому же, она расставляла в вазе гвоздики и в своем плиссированном платье напоминала видение весны. А затем я стоял перед шефом, генералом, одетым в белый мундир и восседавшим за огромным столом. Никогда в жизни не забуду оперативного совещания в штабе воздушного флота, на котором мне разрешили присутствовать. Я, боевой офицер, был свидетелем прогнозирования и комплексного отображения будущего хода сражения в Северной Африке, сражения, которое на следующий день я буду видеть собственными глазами. Штаб собрался в просторной солнечной комнате. Офицеры образовывали белое кольцо вокруг стола, на котором были развернуты карты, знаки на них были не очень знакомы мне. Там, где показывалась земля, преобладали большие, пустые желтые пространства, но главным образом там была вода, одна вода, если бы не пересекающиеся линии координатной сетки.
Одетому в плохо пригнанную пустынную униформу, мне было не по себе среди этих невероятно великолепных созданий. Я целую вечность не видел такого блеска. Возможно, потому, что два года боев в России огрубили меня и научили презирать такие вещи, эта слабо скрытая напыщенность выражений их лиц, фигур и поведения вообще стала для меня прямым оскорблением, и мое отвращение к ним росло от минуты к минуте.
Может у меня аллергия на верховное командование и штабных офицеров? Это было не так, поскольку после того, как вся штабная работа была выполнена, нам предстояло просто «подставлять свои задницы». Но такие, по общему мнению, вульгарные выражения больше не были в ходу среди них, хотя почти все они должны были некоторое время служить на фронте, где язык не управлялся правилами эстетики. Я нашел их пижонскую притворность и общую надменность невыносимыми. В их присутствии любой, удостоенный встречи с генерал-фельдмаршалом, должен был чувствовать себя неуклюжей ломовой лошадью; снисходительным движением руки ему предложили бы стул в одной из передних штаба воздушного флота, где он должен сидеть и ждать. Я приехал с Восточного фронта, где в течение двух русских зим узнал, что мы были «человеческим материалом, предназначенным для немедленного расходования». В Сталинграде я видел умирающую армию. Я был свидетелем краха фронта; я летал и снова летал, везде, куда меня посылали, я выполнял свои обязанности, как любой другой солдат. Затем, почти без паузы, меня направили в Северную Африку, чтобы сразу сделать актером и зрителем следующей катастрофы. Но прежде всего я должен был увидеть пролог на столе с картой.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
