Вице-канцлер граф Нессельроде оставил дипломата на службе, но не внял просьбе князя Гагарина и не извлек Тютчева из Мюнхена. Найти подходящую вакансию было не так-то просто. Для этого требовалось время. Тогда младший секретарь стал хлопотать об отпуске, чтобы провести с семьей зиму в Москве, и получил разрешение покинуть свой пост сроком на четыре месяца. В Россию он намеревался отправить Элеонору с детьми одну, а сам хотел в очередной раз получить курьерскую дачу и навестить в Варшаве брата Николая. На сей раз разлука с мужем и тяготы предстоящего путешествия менее всего беспокоили эту хрупкую женщину. Ее откровенное письмо, адресованное матери Федора Ивановича, не нуждается в комментариях и как нельзя лучше характеризует нашего героя.
«Я предпочитаю путешествовать с тремя грудными младенцами, нежели с одним Теодором. Таковы наши планы. Самое большое затруднение — это, как всегда, деньги. Я экономлю целый год всеми возможными средствами, чтобы отложить необходимую сумму…
…клянусь вам, любезная маменька, Теодору крайне необходимо прервать то существование, которое он здесь ведет, — и если для себя я этого хочу, то для него я этого требую, — в полной перемене обстановки я вижу единственный для нас шанс на спасение. Если б вы видели, любезная маменька, каким он стал за год, — подавленный, удрученный, больной, опутанный множеством неприятных и тягостных для него отношений, освободиться от которых он неспособен в силу уж не знаю какого душевного бессилия, — если бы вы видели его, вы убедились бы так же как и я, что вывезти его отсюда — волею или неволею — значит спасти ему жизнь. Простите, что я докучаю вам своими жалобами, но я погружена в заботы, а при том состоянии, в котором находится Теодор, я не смею даже заговорить с ним об этом и тем более не могу надеяться на его совет или поддержку».
Умирающий посланник попросил Федора Ивановича отложить свой отъезд и задержаться в Мюнхене до весны. Тютчев любезно согласился и остался с угасающим князем Гагариным, которому не суждено было дожить до весны. Младший секретарь занялся делами дипломатической миссии, хотя прекрасно осознавал бесперспективность своего пребывания в Баварии. «Мой удел при этой миссии довольно странный. Мне суждено было пережить здесь всех и не унаследовать никому» — к такому неутешительному выводу пришел Федор Иванович в письме родителям. Впрочем, он не отказал себе в удовольствии отпустить остроту по поводу собственных неудач. «Вице-канцлер пишет мне любезные письма и неоднократно самым благосклонным образом высказывался на мой счет. Стало быть, если он ничего не делает для меня, на это есть причины. Может быть, он полагает, что привязанность, столь искренняя, как та, которую он ко мне питает, не нуждается во внешних проявлениях». Прошло более полутора лет, прежде чем Федор Иванович дождался этих внешних проявлений…
* * *
Посланник скончался в конце февраля 1837 года. В мае семейство Тютчевых покинуло Мюнхен и выехало в Россию. 3 августа надворный советник Тютчев получил назначение в Турин — старшим секретарем при миссии в Сардинском королевстве, и уже через четыре дня один, без семьи, в качестве дипломатического курьера поспешно убыл из Петербурга и через Берлин и Мюнхен неторопливо направился к новому месту службы. Причина подобного служебного рвения была проста и звалась «курьерской дачей». В столице Баварии он задержался на целый месяц. Неспешность курьера Тютчева на пути в Турин позволила ему добраться до столицы Сардинского королевства с максимальным комфортом и одновременно ощутимо сократить путевые издержки: из трехсот пожалованных ему дукатов он израсходовал всего сто для того, чтобы доехать от Петербурга до Мюнхена. Элеонора с детьми должна была отправиться в Турин осенью. Заботливый супруг привел целый ряд доводов и убедил Нелли остаться зимовать в Петербурге: утомительное путешествие может плохо сказаться на ее здоровье, ослабленный болезнью организм нуждается в продолжительном отдыхе, необходимо время, чтобы истребовать от министерства средства для решения бытовых проблем. Следствием этих вполне разумных доводов стало то, что Федор Иванович возложил попечение о жене и детях на своих престарелых родителей. Даже став старшим секретарем дипломатической миссии, он по-прежнему не мог обойтись без ежегодного родительского пенсиона в шесть тысяч рублей. Об этом он довольно прозрачно намекнул в своем письме.
«Вот уже около месяца как я в Турине, и этого времени было достаточно для составления мнения о нем, вероятно, окончательного. Как место службы, словом, как средство к существованию — Турин несомненно один из лучших служебных постов. Во-первых, что касается дел, то их нет. Жалованье, не будучи значительным, все же составляет 8000 р., что же касается цен, то они таковы, что, обладая этой суммой в двойном размере, семья может кое-как просуществовать. Сверх того я имею надежду с будущей осени остаться поверенным в делах в течение целого года. Это положительная сторона дела. Но, как местопребывание, можно считать, что Турин — один из самых унылых и угрюмых городов, сотворенных Богом. Никакого общества. Дипломатический корпус малочислен, не объединен и, вопреки всем его усилиям, совершенно отчужден от местных жителей. Поэтому мало кто из дипломатических чиновников не почитает себя здесь в изгнании, — например, Обрезков, который — после пятилетнего пребывания здесь и несмотря на превосходные обеды, которые он дает, на три бала в неделю во время сезона, и на свою хорошенькую жену, — не смог привлечь достаточно народу, чтобы составить себе партию в вист. Так же обстоит дело со всеми его коллегами. Одним словом, в отношении общества и общительности, Турин совершенная противоположность Мюнхену. Но, повторяю, это, может статься, самый удобный способ заработать 8000 р. в год».
Этот довольно подробный отчет страдает одним существенным, но извинительным изъяном. В нем ничего не сказано о связи с Эрнестиной. В декабре 1837 года любовники встретились в Генуе. Встретились, чтобы, как им казалось, расстаться навсегда. Прощание оказалось долгим. «Впрочем, генуэзское прости в туринский период жизни Тютчева не было последним. За генуэзским последовало женевское прости». В марте 1838 года Федор Иванович и его возлюбленная вновь встретились в Женеве. В альбоме-гербарии Эрнестины сохранилась веточка из сада Вольтера в Фернее, недалеко от Женевы, сорванная 12 марта. Из Женевы Тютчев и Эрнестина уехали вместе. Федор Иванович проводил ее до баварского города Линдау. Здесь они простились. На сей раз разлука должна была стать окончательной: летом в Турин приезжала Элеонора с детьми…
Ее морское путешествие из Петербурга в Любек в мае 1838 года едва не закончилось трагически: в ночь на 19 мая, когда пароход «Николай 1» уже подходил к Любеку, на судне начался пожар. Нелли проявила удивительное самообладание, сохранившее жизнь ей и детям. Сгорел пароход, а с ним и багаж Тютчевых: «мы потеряли всё». Было от чего прийти в отчаяние. По личному распоряжению императора Элеоноре незамедлительно было выдано пособие в 200 золотых луидоров, а уже через два месяца после катастрофы в качестве дополнительного возмещения понесенных убытков Тютчев получил из Государственного казначейства еще 800 червонцев. Но никто не мог вернуть здоровье его жене. Оно было окончательно подорвано, и 28 августа/9 сентября 1838 года Элеонора, вследствие простуды и пережитого нервного потрясения, скончалась. Тютчев провел подле гроба жены целую ночь и в несколько часов поседел от горя. Элеонору похоронили на кладбище в предместье Турина. На мраморной плите с именем усопшей были выбиты слова: «Она не придет более ко мне, но я иду к ней». Уход безутешного супруга в лучший из миров был отложен: узнав о горе возлюбленного, к нему незамедлительно приехала Эрнестина.
