Предупрежу тех, кто приготовился к новой любовной интриге. Ничего похожего. Такой человек, как Дуня, не мог бы обманывать хозяйку, ставшую ей подругой.
Я сразу и навсегда полюбила Дуню. В ней было что-то теплое, очень домашнее, родное.
Мать, оставшись одна, не могла уделять нам столько времени, сколько ей, наверное, хотелось бы. Да в деревнях, где на счету каждая минута и хозяйка должна выбирать, посидеть с детьми или присмотреть за скотом — выбор чаще всего делался в пользу последних. Дети были предоставлены сами себе. У стариков (в этот разряд родители моих родителей перешли, по обычаю, тотчас же после рождения первенца у молодых) дел тоже хватало. Достаточным был присмотр.
К тому же появление в нашей семье работниц вовсе не означало, что мать решила уделить внимание детям. Просто работы по хозяйству становилось больше. Мама работала наравне с Катей и Дуней. Хватало работы и нам. Сложа руки сидеть считалось зазорным, да никому и в голову не приходило.
Соломенная вдова
Мама была нежна с нами. Часто плакала вечерами. Тогда я ловила на себе ее тоскливый взгляд. Так смотрят на сирот.
Целый день мама буквально не присаживалась. Не помню, чтобы она и за столом сидела дольше нескольких минут. Все боялась чего-нибудь не успеть. Тем более, что после ухода отца свекор и свекровь начали косо смотреть на нее. Думали, что в поступке сына (а, они, разумеется, видели в нем только внешнюю сторону, так же, правда, как и мама) виновата жена. Так что ей пришлось очень нелегко.
Добавьте к этому косые взгляды соседей. Не каждый день хозяин уходил из дому так надолго, не давая о себе знать.
Мама действительно не получала никаких известий непосредственно от отца, но до Покровского доходило что-то о каком-то страннике, исцеляющем больных и проповедующем Слово Божье.
Мама никогда не говорила с нами об этом, но, хорошо зная ее и образ ее мыслей, могу предположить, что она не прикладывала появлявшиеся вести к мужу.
Как и любая крестьянка, она была человеком практическим в первую очередь.
Соломенная вдова, она хотела, чтобы в дом вернулся муж, отец ее детей, хозяин в доме, наконец.
О чем граф Витте просил Распутина
В конце девятнадцатого века в Сибири новости распространялись медленно. «Железка» — железная дорога, Транссибирская магистраль — в тех краях только строилась. Дорога была проложена в 1905 году.
Инициатором строительства стал граф Сергей Юльевич Витте, один из самых способных людей из служивших Николаю Второму. Позже Витте стал добрым другом отца.
Отношения Витте и отца представляют собой пример того, как образованнейший человек, сановник может точно понять душу простого крестьянина. Граф Витте писал: «Нет ничего более талантливого, чем талантливый русский мужик. Распутин абсолютно честный и добрый человек, всегда желающий творить добро».
Ковыль-Бобыль пишет: «Покойный граф С. Ю. Витте нередко пользовался советами Распутина. Граф Витте считал старца умным человеком и нередко совещался с ним. В начале войны, когда поднят был вопрос о воспрещении продажи спирта и водочных изделий, Распутин принимал деятельное участие в частных совещаниях, происходящих в квартире покойного графа. Гр. Витте считал, что Распутиным нужно уметь пользоваться и тогда он принесет большую пользу».
Симанович описывает только один, по понятным причинам близкий ему эпизод встреч графа Витте и отца: «Однажды позвонил ко мне граф Витте и просил приехать к нему по одному доверительному делу.
В осторожной форме граф спросил меня, может ли он мне довериться и быть спокойным, что разговор останется в секрете. У него имеется план, который может оказаться весьма интересным для еврейского народа, а ему известно, что еврейский вопрос очень близок мне.
— Я считаю необходимым, — сказал Витте, — чтобы вы свели меня с Распутиным.
Я уже привык, что высокопоставленные особы старались использовать для себя влияние Распутина, поэтому предложение Витте меня нисколько не удивило. Я согласился свести его с Распутиным.
Сознаюсь, что мысль свести Витте с Распутиным и помочь первому опять занять руководящий пост была для меня очень заманчивой. Во всяком случае, при проведении еврейского равноправия Витте мог оказать нам огромные услуги. При этом Витте должен был обещать мне, что, если нам удастся опять провести его к управлению государственным кораблем, он будет сотрудничать с нами в уничтожении еврейских ограничений. Он согласился еврейский вопрос поставить на первый план, и договор между нами был заключен.
Распутин был рад, что для Витте потребовалась его поддержка.
Первая встреча между Витте и Распутиным состоялась весною. Результатами этой встречи оба были довольны. Распутин рассказывал потом мне, что он сперва спросил Витте, как ему величать его, и они условились: «Графчик».
Витте пояснил, что он в немилости, потому что он против войны. Но он не может увлечься войной.
— Дай тебя поцеловать! — воскликнул восторженно Распутин. — Я также не хочу войны. В этом я вполне согласен с тобой. Но, что делать? Папа (Николай Второй) против тебя, он боится тебя. Я, во всяком случае, в ближайшие дни переговорю с ним и посоветую ему поручить тебе окончание войны. Я верю тебе.
Спустя двенадцать дней Распутин сообщил Витте, что он имел относительно его разговор с царем, но тот не мог решиться на новый призыв Витте к власти.
Отношения между Распутиным и Витте продолжались до смерти последнего. Они часто встречались, и Витте, по-видимому, не оставлял мысли при помощи Распутина вновь забрать в свои руки власть. Однако, обладая хорошей шпионской организацией, старый двор вскоре разузнал о дружбе Витте с Распутиным.
Шпионили не только за царем, царицей и царскими детьми, но следили за всеми лицами, имевшими доступ ко двору. Я, например, не мог шагнуть в Петербурге, чтобы за мной не следили. Бывали случаи, что за мной одновременно следило несколько агентов. Известие, что Витте при помощи Распутина ищет сближения с молодым двором, привело противников Николая Второго в сильное волнение, а также произвело возбуждение в кругах старого двора. Там против Витте боролись очень энергично. Предполагали, что этот замечательный государственный муж мог предпринять такие шаги, которые могли бы сильно повредить старому двору. Когда Витте умер, то по Петербургу ходили слухи, что враги его отравили».
Ясно, что именно интересно Симановичу в приведенных страницах. И об этом я несколько позже тоже собираюсь рассказать то, что знаю.
Сейчас же обращу внимание на некоторые слова, способные стать ключом для объяснения многого в событиях из петербургской жизни отца.
«Высокопоставленные особы старались использовать для себя влияние Распутина», — пишет Симанович.
Замечу, что отец далеко не всем подряд составлял протекцию, как может показаться из намека Симановича, старавшегося, говоря подобное, усилить и свой вес. Отец всегда по-своему показывал отношение к просителю. Сошлюсь на слова Жевахова, верно отражающие одну деталь в манере отца: «К стыду глумившихся над Распутиным, нужно сказать, что он распоясывался в их обществе только потому, что не питал к ним ни малейшего уважения и мнением их о себе нисколько не был заинтересован. Ко всем же прочим людям, не говоря уже о царском дворце, отношение Распутина было иное. Он боялся уронить себя в их мнении и держался всегда безупречно. Я несколько раз встречался с Распутиным в 1910 году, то в Петербургской духовной академии, то в частных домах, и он производил на меня, хорошо знакомого с монастырским бытом и со старцами, такое впечатление, что я даже проверял его у более духовно сведущих людей и сейчас еще помню отзыв епископа Гермогена, сказавшего мне: «Это раб Божий: Вы согрешите, если даже мысленно его осудите».
