Родился и вырос Говард в штате Мэн, однако разговаривал с произношением эрудированного лондонца.
– Перспектива грядущих перемен суть зверь о множестве клыков, дорогая моя. Однако не должно в страхе пресмыкаться пред ним средь руин моих фужеров, когда от вас ждут исполнения заказов.
– Простите меня, Говард. Сегодня утром звонил Роберт – такой беспомощный, такой жалкий...
– Трагедия, не спорю. Тем временем, пока мы с вами прячемся здесь, предаваясь скорби, два изумительно полезных произведения наших поваров чахнут под разогревающими светильниками, медленно метаморфируя в желатинообразные рассадники ботулизма.
Дженни с облегчением поняла, что Говард – по-своему загадочно, но вместе с тем очаровательно – предлагает ей не слюнявое сочувствие, а напротив – поскорее оторвать задницу от кресла и жить дальше.
– Мне, кажется, уже лучше, Говард. Спасибо вам.
Дженни встала, вытерла глаза бумажной салфеткой, которую вытащила из кармашка передника, и отправилась обслуживать клиентов. Говард, истощив на сегодня запас сострадания, закрыл за ней дверь кабинета и принялся разбирать бухгалтерские книги.
Вернувшись в зал, Дженни увидела, что ресторан опустел. Осталось лишь несколько завсегдатаев и смуглый молодой человек, стоявший у таблички “ПРОСИМ ПОДОЖДАТЬ – ВАС ПРОВОДЯТ К СТОЛИКУ”. Молодого человека она не знала. По крайней мере, не станет ничего спрашивать о Роберте, и слава богу. Расспросы требовались ей сейчас меньше всего на свете.
Кафе “Г. Ф.” нечасто попадалось на глаза туристам. Отреставрированный викторианский особнячок с верандой располагался в обсаженном деревьями тупике довольно далеко от Кипарисовой улицы. На маленькой, со вкусом оформленной вывеске снаружи просто значилось: “КАФЕ”. Говард не верил в силу рекламы, и, несмотря на свое англофильство и убежденность, что все британское превосходит американские аналоги, в его ресторане не было и намека на эрзац английского декорума, способный привлечь туристов. В кафе подавали простую еду по умеренным ценам. Если меню и являло едокам некую эксцентричность хозяйского стиля, местных жителей она не смущала. В Хвойной Бухте у Г. Ф. была самая лояльная клиентура после “Морского рассола: наживки, снастей и отборных вин”.
– Курите? – спросила Дженни у молодого человека. Он был очень симпатичным, но этот факт Дженни отметила лишь мимоходом. Многолетняя моногамия приучила ее не задумываться о таких вещах.
– Не курю, – ответил тот.
Дженни подвела его к столику в глубине зала. Прежде чем сесть, молодой человек выдвинул соседний стул напротив, будто собирался положить на него ноги.
– Вы еще кого-то ждете? – спросила Дженни, протягивая меню. Молодой человек поднял голову и посмотрел на нее так, точно увидел впервые в жизни. Он смотрел ей прямо в глаза и ничего не отвечал.
Смутившись, Дженни отвела взгляд:
– Особое блюдо сегодняшнего меню – “Яй-Сотот”: дьявольски приятная на вкус амальгамация восхитительнейших ингредиентов и деликатесов, одно описание аппетитного гештальта коей способно повергнуть вкушающего ее в бездну безумия.
– Вы шутите?
– Нет. Владелец настаивает, чтобы мы заучивали описания особых блюд слово в слово.
Смуглый человек не сводил с нее глаз:
– Но что это означает?
– Яичница с беконом и сыром, подается с гренками.
– Почему ж вы так прямо и не сказали?
– Наш владелец слегка эксцентричен. Он полагает, что только особыми блюдами можно приструнить Древних.
– Древних?
Дженни вздохнула. В завсегдатаях хорошо только то, что им не приходится всякий раз объяснять странное меню Говарда. А этот парень явно не из местных. Но чего он так на нее уставился?
– У него религия такая, или вроде того. Он убежден, что раньше мир населяла другая раса. Он называет их Древними. Их почему-то с Земли прогнали, но он считает, что они все еще пытаются вернуться и захватить власть.
– Вы точно шутите.
– Перестаньте это повторять. Я не шучу.
– Извините. – Человек посмотрел в меню. – Ладно, принесите мне “Яй-Сотот” с гарниром из “Клубней Безумия”.
– Кофе будете?
– Еще бы.
Дженни выписала заказ и двинулась к окну раздачи.
– Извините? – сказал человек.
Дженни обернулась:
– Да?
– У вас невероятные глаза.
– Спасибо.
По пути к кофейному аппарату она почувствовала, как заливается краской. К такому она не готова. Ей нужна передышка между замужеством и разводом. Разводной отпуск? У беременных же есть декретный, правда?
Вернувшись с кофе, Дженни посмотрела на смуглого клиента уже глазами незамужней женщины. Симпатичный парень – резкий, темный, но вполне. Выглядит моложе ее – года двадцать три, двадцать четыре. Дженни присмотрелась к тому, как он одет, пытаясь понять, чем он зарабатывает на жизнь, но наткнулась на стул, который он вытянул из-за стола, и выплеснула на блюдце чуть не половину чашки.
– Господи, извините меня.
– Нормально, – ответил парень. – У вас плохой день?
– Все хуже и хуже с каждой минутой. Я сейчас вам другую чашку принесу.
– Не стоит. – Он протестующе поднял руку. – Все в порядке. – Он взял у нее из рук чашку и блюдце, отделил их друг от друга и вылил кофе обратно в чашку. – Видите – совсем как новый. Я не хочу добавлять вам сегодня неприятностей.
Он снова смотрел на нее.
– Нет, с вами все в порядке... То есть, со мной все в порядке. Спасибо. – Она чувствовала себя полной идиоткой. Черт бы побрал Роберта – все из-за него. Если бы он не... Нет, Роберт тут ни при чем. Она ведь сама решила покончить с их браком.
– Меня зовут Трэвис. – Молодой человек протянул руку.
Дженни неуверенно пожала ее:
– Дженнифер... – Она уже собралась было сообщить ему, что замужем, а он очень мил и все такое. – Я незамужем, – сказала она, и ей немедленно захотелось исчезнуть в кухне и никогда больше не показываться ему на глаза.
– Я тоже, – сказал Трэвис. – Я в этом городе новенький. – Казалось, он не замечал, насколько ей неловко. – Послушайте, Дженнифер, я ищу здесь один адрес – вы мне не поможете? Не знаете, как найти Чеширскую улицу?
Дженни стало гораздо легче – лучше говорить о чем угодно, только не о себе. Она отбарабанила ему серию названий улиц, поворотов, указателей и ориентиров, которые привели бы Трэвиса на Чеширскую улицу. А замолчав, наткнулась на его недоуменный взгляд.
– Давайте, я нарисую вам карту, – предложила она, вытащила из передника карандаш, склонилась над столом и принялась чертить на салфетке.
Их лица оказались всего в нескольких дюймах друг от друга.
