Вспомним, чем жила тогда столица. Об этом времени хорошо сказал Александр Куприн:
«Тогда все явления жизни как-то вдруг кошмарно переплелись, сдвинулись и взгромоздились: крах японской кампании, лиги любви, экспроприации, повальная мания самоубийств, революция, погромы, Гапон, карательные экспедиции, Дума и ее разгон, Союз русского народа, бомбометатели.
Такой дьявольской мешанины — смешной и страшной, — я думаю, не видала мировая история. Восстановить ее в точном эпическом изображении немыслимо. Просто — была бурда» («Встреча»).
Действительно, это была эпоха глубокой общественной депрессии после поражения в Русско-японской войне и подавления революции 1905 года. Пессимизм, разочарование, политический нигилизм стали господствующими настроениями. Неверие в будущее породило падение нравов. Газеты пестрели объявлениями вроде таких: «Натурщица, чудное тело, предлагает свои услуги»; «Молодая, интересная блондинка просит богатого господина одолжить ей сто рублей на выкуп манто. Согласна на все условия»; «Молодой студент просит состоятельную даму одолжить ему сто рублей. Возраст безразличен»…
Во всех областях искусства расцвел натурализм. Наблюдался повышенный интерес к порнографии и смакованию сексуальной патологии. Кумир светской молодежи — князь Феликс Юсупов-младший — открыто проповедовал гомосексуализм. Петербург и Москва жадно обсуждали книгу австрийского философа Отто Вейнингера «Пол и характер. Принципиальное исследование» (1903), в которой вводились концепты бисексуальности, еврейства, мужского и женского начал.
Публику можно было увлечь только чем-то ужасным, отталкивающим, брутальным. Толпами ходили на чемпионаты по французской борьбе. В газетах в первую очередь читали хронику происшествий: чем кровавее драмы, тем популярнее газета. Театральные постановки тяготели к мазохистскому созерцанию смерти во всех ее формах. Популярны были представления в жанре «Grand Guignol»[15] (сюжеты наподобие такого: врач-психиатр насилует загипнотизированную им пациентку, а та потом выплескивает ему в лицо соляную кислоту).
В моде были Оскар Уайльд и западные декаденты Габриеле Д’Аннунцио, Пшибышевский. В среде студенчества царил абсолютный культ Фридриха Ницше.
В Россию проникло европейское увлечение театром-кабаре и закрытыми артистическими клубами. Зимой 1907/08 года Борис Пронин, будущий «хунд-директор»[16] «Бродячей собаки», открыл в Москве первое ночное пристанище для молодых актеров Художественного театра, впоследствии реорганизованное в знаменитое кабаре «Летучая мышь».
В искусстве этого времени процветало меценатство: Рябушинский, Мамонтов, Дягилев.
В Мариинском театре пел Шаляпин — звезда эпохи! В декабре ушедшего 1907 года отметил десятилетие сценической деятельности «Орфей русской сцены» Леонид Собинов. «Шаляпинистки» и «собинистки» дрались друг с другом…
Отечественный балет был накануне своего европейского признания. Именно в 1908–1909 годах начнутся знаменитые «русские сезоны в Париже». Полмира узнает имена Анны Павловой, Тамары Карсавиной, Вацлава Нижинского.
Расцветало отечественное кино. Много говорили о «короле сенсаций» фотографе и кинорепортере Абраме Дранкове.
Газеты этих лет превратились в капиталистические предприятия, а многие редакционные коллективы — в акционерные компании. «Новое время», «Русское слово», «Речь», «Биржевые ведомости» — крупнейшие газеты эпохи. У всех на устах были имена журналистов Власа Дорошевича, Василия Регинина, Ипполита (Буквы) и Ильи (He-Буквы) Василевских.
Восходила звезда молодого критика Корнея Чуковского.
В литературном творчестве наблюдалось противоборство художественных методов. Событиями ушедшего 1907 года стали такие совершенно разные произведения, как «Мать» Максима Горького, «Гамбринус» Александра Куприна, «Мелкий бес» Федора Сологуба.
В 1908 году Горький — уже на Капри, Блок написал «Балаганчик», а Куприн — «Поединок». Обо всех троих говорят. Но на вершине литературного Олимпа — Леонид Андреев. Он пробует себя в драматургии, и Всеволод Мейерхольд уже успешно поставил в театре В. Ф. Комиссаржевской его пьесу «Жизнь Человека».
Что же касается сатирико-юмористической литературы, то она переживала кризис. Журналы, рожденные революцией 1905 года, уже были придушены. Жесточайшая цензура пощадила лишь «беззубых ветеранов» — «Будильник», «Осколки», «Шута», «Стрекозу»… Они влачили жалкое существование, кормясь анекдотами о теще и подвыпившем купце. Фельетон оставался господствующим сатирическим жанром, в котором работали Тэффи, О. Л. Д’Ор (Оршер), Осип Дымов. Титул «короля фельетона» принадлежал Власу Дорошевичу.
Такой была в общих чертах культурная атмосфера, в которую попал молодой провинциал Аверченко. О первом времени в столице он вспоминал: «Несколько дней подряд бродил я по Петербургу, присматриваясь к вывескам редакций, — дальше этого мои дерзания не шли. От чего зависит иногда судьба человеческая — редакции „Шута“ и „Осколков“ помешались на далеких незнакомых улицах, где-то в глубине большого незнакомого города, а „Стрекоза“ и „Серый Волк“ в центре Пойду сначала в „Стрекозу“ — решил я. По алфавиту. Вот что делает с человеком обыкновенный скромный алфавит — я остался в „Стрекозе“» («Мы за пять лет»).
Сатириконец Василий Князев, впрочем, отрицал роль «принципа алфавита» в судьбе Аверченко и объяснял его приход в «Стрекозу» исключительно ленью: «…лентяй (все русские люди лентяи) далее уже никуда не пошел. Да и вопрос еще — пустили бы его куда?»
Редакция журнала располагалась в то время недалеко от Дворцовой площади, на Невском проспекте, 7/9. Трудно сказать, знал ли Аркадий историю «Стрекозы» и подозревал ли о том, что именно здесь в 1880 году был впервые напечатан рассказ А. П. Чехова.
«Стрекоза» была основана в 1875 году богатым промышленником Германом Корнфельдом. В 1904 году он скончался, передав журнал, солидный банковский счет и свои связи в литературных кругах города сыну Михаилу. Тот перевел редакцию с Фонтанки, 80, на Невский и резво взялся за дело: занялся реформированием работы журнала и формированием нового состава сотрудников. Это были вынужденные меры: «Стрекоза» катастрофически теряла популярность и подписчиков. Ее читали преимущественно в пивных и парикмахерских. «Внешне обстоятельства благоприятствовали моим планам, — вспоминал Корнфельд-младший, — и это было очень важно, так как мне предстояла нелегкая и морально деликатная задача: безболезненная и полная метаморфоза журнального организма» (Корнфельд М. Г. Воспоминания // Вопросы литературы. 1990. № 7). Корнфельд мечтал создать российский аналог мюнхенского журнала «Simplicissimus», который он называл «окруженным ореолом недосягаемости образцом».
