Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
…Я лично был знаком с Матьяшом Ракоши. Еще в конце 30-х годов, когда я работал в Радиокомитете[47], во время кампании за освобождение Ракоши из фашистских застенков Хорти его в тогдашней советской прессе квалифицировали как «выдающегося деятеля коммунистического и рабочего движения». Я уважал этого мужественного борца с фашизмом. Теперь же я видел его на приемах в честь иностранных делегаций, приезжавших на съезды и праздники, где он без всякого труда, без запинки рассказывал и переводил байки и анекдоты на 10–12 языках (к моей белой зависти филолога).
А когда Ракоши приезжал в СССР, то в число моих обязанностей как сотрудника Отдела входило и обслуживание важного гостя во время пребывания на советской земле: я, как говорили у нас в Отделе, был «на подхвате». В соответствии с протоколом, официальные встречи и проводы первого человека венгерского государства на вокзалах и аэропортах проводились пышно, а переезды, как и положено, с большим эскортом машин. А если делегация была партийно-правительственная, то и с почетным караулом, марширующим под оркестр.
На переговорах в высших кругах мое присутствие не требовалось, потому что Ракоши хорошо знал русский. Но я должен был сопровождать семью Ракоши по вечерам и воскресеньям, а иногда и днем в будни в театры, на концерты или в какие-либо другие места согласно протокольной программе их визита. В один из таких «культпоходов» я запоздало, но все же передал письмо, написанное Лозовским «его другу Матвею».
— Привет с того света, — грустно констатировал Ракоши. — Он был хорошим человеком. И чего его — старого, больного — Сталин уничтожил буквально перед собственной смертью?
Если же чета Ракоши уезжала в санаторий на юг, я также сопровождал их и в течение нескольких дней вводил главного врача санатория в круг возможных «курортных» интересов генсека. Супруги ездили не только по южным курортам Союза, чаще они бывали в Барвихе — самом фешенебельном санатории на западе Подмосковья, в бывшем замке баронессы Мейендорф (Meyendorff). Видимо, в плане воспоминаний это было для них и приятное место: здесь они по-настоящему близко познакомились, после того как в 1940 году Феодора Федоровна Корнилова (Феня — так ее звали близкие) впервые увидела Ракоши на пограничной станции Негорелое. Она была в то время руководителем профсоюзного комитета работников юстиции и председателем Советского комитета по освобождению Ракоши. Феня встретила Матьяша после его 15-летнего тюремного заключения и отвезла из Негорелого на лечение в Барвиху. Вскоре, в 1942 году, она стала его женой.
В Барвихе чета бывала часто — в любой приезд в Москву. Ракоши после столь длительного тюремного заключения стал больным человеком, числился по медицинским показателям в нескольких группах риска, да и жена его не отличалась хорошим здоровьем. Сталин, склонный к красивым жестам (вперемешку с жестокими санкциями), даже направил выдающегося советского хирурга, впоследствии долголетнего министра здравоохранения СССР, Бориса Петровского, постоянным личным врачом Ракоши — на случай операции. В связи с этим Петровский жил в Венгрии несколько лет.
Феня Федоровна была незаурядной женщиной. Якутка, дочь крупного золотопромышленника, она еще до 1917 года окончила русскую гимназию[48] и, когда в Ленинграде открылся Институт народов Севера, где обучались эвенки, юкагиры, ненцы, якуты, буряты и другие большие и малые народы северных и дальневосточных окраин страны, стала его студенткой. Позже получила еще и юридическое образование. В Ленинграде она изучала также ремесло изготовления фарфоровых скульптур. Тогда это было ее страстным увлечением.
Феня Федоровна оказалась талантливым художником. Ее росписи по ткани и фарфору поражали своеобразием восточного и северного колорита. Это были сполохи северного сияния на шелковой ткани. Она дарила расписанные платки женам членов Политбюро, и те «стояли в очереди» за ее презентами.
Когда Ракоши занимался партийно-государственными делами в Кремле, его жена посещала заводы, где изготавливались фарфор и хрусталь, — в Ленинграде, Дулёве, Гусь-Хрустальном, Вербилках, Конаково. Я сопровождал ее в этих поездках, как и было положено по гостевому протоколу, и, не скрою, с любопытством, радостью и интересом — раньше я этого ничего не знал. Феня Федоровна, видимо, бывала здесь не один раз: рабочие, мастера и художники принимали ее не как жену руководителя Венгрии, а как профессионального мастера фарфорового дела. Скульпторы, художники по раскраске, специалисты по обжигу показывали ей свои последние изделия, она же привозила на просмотр свои собственные работы. Это были многочасовые беседы профессионалов.
В Будапеште, где с 1949 года жена Ракоши стала «первой леди Венгрии», у нее была своя мастерская с печью для обжига, построенная любящим мужем. Там создавались скульптуры жителей Севера, оригинальные фарфоровые статуэтки, необычные сервизы. Затем все это передавалось на знаменитую фарфоровую фабрику города Херенд (Herend) для промышленного выпуска. Сервизы, изготовленные по эскизам и изделиям Фени Федоровны, я неоднократно встречал в домах венгерских партработников и в магазинах, продававших фарфор, считавших за честь иметь сервиз от Ракоши. На мой вкус, они действительно были неординарными, своеобразно красивыми и изящными.
Тогда мне подумалось, а теперь я в этом полностью убежден, что и Матьяш Ракоши, и его жена Феня Федоровна волею судеб изменили своему истинному призванию. Большие личности: один талантливейший лингвист, знанию языков которого позавидовал бы любой академик языкознания, его жена — выдающийся художник-колорист, как говорили мне искусствоведы в музеях прикладных искусств СССР и Венгрии.
Тем драматичнее итог их жизни — за провал в руководстве страны, за кровавые преступления против народа Венгрии Ракоши с позором был выдворен за пределы Родины и умер в изгнании в феврале 1971 года, а жена канула в неизвестность. Во время поездки в Венгрию в 1994 году могилу Ракоши мы нашли с трудом: урна с его прахом находится в Будапеште на кладбище Фаркашрети.
Они стали жертвами страшной логики трагической действительности XX века; как говорят венгры: попали в «чертову мельницу» и были перемолоты ею. Политика, общеизвестно, дело грязное. Так называемое партийно-правительственное окружение — сродни волчьей стае, где у вожака самые беспощадные клыки. В разгар «политического гона» он уничтожает и своих собратьев по команде с меньшими клыками, и попавших на зуб «переярков» из других команд партии, если вдруг в период «политических разборок» они попадаются в охоте за лакомой волчицей — властью. Ракоши не имел самых сильных клыков в стае Сталина, и его участь была, по-моему, предрешена, запрограммирована логикой политической волчьей жизни — погоней за властью.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
