Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131
Меир шел по вагону для белых, думая об отце, брате, о том, что когда-нибудь, обязательно, в Америке исчезнет сегрегация. По документам они были белыми, но доктор Горовиц никогда не скрывал, что бабушка Бет цветная.
– И мы тоже, немного, – поезд тряхнуло на стыке рельс. Пошатнувшись, Меир едва удержался на ногах. Дверь купе по его правую руку отъехала назад, юноша оказался внутри. Невидный мужчина, подняв портфель, запер дверь изнутри, ключом проводника.
Океанские корабли, прибывающие в Нью-Йорк, швартовались у причалов на реке Гудзон. На корме «Графа Савойского», в летнем солнце, развевался итальянский флаг. Над палубой метались чайки. Подняв голову, Аарон Горовиц заметил голубей, порхавших рядом.
– Недалеко от суши, – он прищурился, – небоскребы видны.
Нос корабля усеивали пассажиры с биноклями, суетились матросы. «Граф Савойский» шел медленно, маневрируя за лоцманским катером. Лайнер брал на борт почти две тысячи человек. Здесь был кинотеатр, казино, и бассейны. От Яффо до Ливорно Аарон, с кузеном Авраамом Судаковым, добирался на простом корабле. В гавани, увидев «Графа Савойского», Авраам весело сказал:
– Окунешься в роскошь, после двух лет страданий без водопровода.
Аарон подтолкнул его: «Мне кажется, из меня вышел неплохой водонос».
В кибуце Кирьят Анавим, в Иудейских холмах, под Иерусалимом, водопровода не имелось. Кирьят Анавим основал покойный Бенцион Судаков. Землю под Цфатом, раньше принадлежавшую семье, безвозмездно передали кооперативным поселениям. На месте старой плантации этрогов давно стояли дома, Иерусалим рос вширь. Очутившись в Кирьят Анавим, Аарон поинтересовался у кузена, почему они не выращивают этроги. Авраам фыркнул:
– Папа хотел свиней завести, Аарон. Ты моего отца не знал, – Авраам усмехнулся, – он считал, что синагоги отвлекают евреев от классовой борьбы. Сейчас нам важнее обретение независимости – добавил кузен, – но только рав Кук поддерживает наше стремление к созданию еврейского государства.
Когда Аарон приехал в Палестину, рав Кук был болен, и редко вел занятия в ешиве Мерказ-а-Рав. Аарон успел, немного, поучиться с ним. Он вспомнил седую бороду, маленькие, внимательные глаза, старые очки, тихий голос:
– Я знаю, что многие нам вслед плюют, считают, что мы апикойросы, отступники. Покойный рав Судаков первым дал благословение поселенцам…, – они с раввином сидели напротив друг друга, разложив на столе тома Талмуда. За открытым окном стояла полуденная, блаженная тишина Иерусалима.
Аарон, привык к автомобилям, рефрижераторам, подземке, шуму радио на Таймс-сквер. По ночам он ворочался, таким спокойным был город. В Иерусалиме машины можно было пересчитать по пальцам. На них ездили только представители британской администрации. В кибуцах старые, запыленные грузовики, возили и ящики, и людей. Аарон жил в доме Судаковых, в сердце еврейского квартала, за углом от Стены. Кузен Авраам отдал ему ключи:
– Воду придется носить из колодца. Газа нет, и электричества тоже. Дом пятнадцать лет пустует, с тех пор, как мои родители Кирьят Анавим основали.
Авраам переехал в кибуц семи лет от роду. Он рос в палатке, работал на земле, и жил в крохотной, простой комнате. На стене висел флаг сионистов, портрет Герцля и семейные фотографии. Поступив в Еврейский Университет, Авраам, все равно, не оставил кибуц. Юноша, каждые выходные, приезжал в Кирьят Анавим. Аарон, гостя в кибуце, трудился наравне со всеми, на плантациях винограда, во фруктовом саду и на первой в стране молочной ферме. Рав Горовиц научился доить коров, водить трактор и стрелять. В Кирьят Анавим, как и во всех кибуцах, создали отряд самообороны.
В иерусалимском доме стояла мебель прошлого века, фортепьяно бабушки Полины. В библиотеке Аарон нашел книги пятидесятилетней давности. Он рассматривал старые альбомы с фотографиями рава Судакова и его жены Дины. Они, немного не дотянули до ста лет. Здесь был и дедушка Аарон Корвино, переваливший за сотню, и его жена. Кузен Авраам показал раву Горовицу их могилу на христианском кладбище.
– Дедушка Аарон в нашем саду умер, – Авраам положил камешек на белый мрамор, – под гранатовым деревом. Мне отец рассказывал. Весна была, после Пурима, все цвело. Дедушка сидел на скамейке, и улыбался, а вокруг него вились голуби, – Авраам, отчего-то вздохнул:
– Дед его, тоже священник, лежит у Гефсиманского сада, – кузен помолчал, – францисканцы ухаживают за могилой.
Они с Авраамом смотрели на тонкий крест, над именами Аарона и Полины, на изящные буквы: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».
– Первое послание Иоанна, – сказал Авраам. Рав Горовиц, удивленно, посмотрел на кузена. Авраам рассмеялся:
– У меня докторат по истории средневековья, по крестовым походам. Я Евангелие наизусть знаю. И латынь у меня почти родной язык, как и у отца…, – Бенцион Судаков, окончив Сорбонну, защитил диссертацию по первым философам-утопистам, Томасу Мору и Кампанелле. Отец Авраама преподавал историю в первой еврейской гимназии, основанной в Палестине.
Дул теплый ветер, над Иерусалимом сияло солнце. Аарон повторил: «Кто не любит, тот не познал Бога. Это правильно, конечно».
Когда они шли по Виа Долороса к Яффским воротам, рав Горовиц спросил:
– Но хупу твой отец поставил?
Авраам развел руками:
– Дедушка Исаак еще был жив. Ему девяносто восемь исполнилось. И дедушка Аарон, и бабушки. Они папу и тетю Шуламит с младенчества вырастили, после гибели родителей. Папа просто не мог не пойти под хупу. Но это был последний раз, когда он в синагоге появился, – Авраам взглянул на кузена:
– Хорошо, что дедушка Исаак нового века не перевалил. Ему вряд ли бы понравилось, что тетя Шуламит из Вены с ребенком вернулась.
Шуламит Судакова училась в Венской консерватории, играла с оркестром Малера, но в Европе оставаться не стала, приехав обратно в Палестину с годовалым сыном, Амихаем. Об отце мальчика она ничего не говорила. Аарон видел фотографии покойного Амихая. Рав Горовиц покашлял:
– Авраам, он, как две капли воды, похож…, – Авраам Судаков кивнул:
– Похож. Одно лицо. Тетя Шуламит всегда молчала, а папа, разумеется, у нее не спрашивал. Она музыкальную школу основала, в Тель-Авиве. Амихай тоже музыку преподавал, и жена его. Они все пианисты были. И Циона будет, хотя она Бетховену предпочитает марши Бейтара, – Циона Судакова жила, с детьми кибуца, в общем доме. Учились они вместе, но к Ционе, два раза в неделю, приезжала госпожа Куперштейн, учительница музыки.
Аарон помнил высокую, сероглазую, рыжеволосую девочку, в коричневых шортах и рубашке Бейтара, молодежного крыла правых сионистов. В спальне детей кибуца висел портрет Иосифа Трумпельдора, героя сионистов, погибшего от рук арабов. Малыши сделали плакат с девизом Бейтара: «В крови и в огне пала Иудея, в крови и в огне она возродится!».
Подростков учили стрельбе из пистолета, военной дисциплине, они маршировали под барабанный бой. Госпожа Куперштейн, приехавшая в Палестину, два года назад, из Берлина, тихо сказала Аарону:
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131
