— Более трети двенадцати-, шестнадцатилетних подростков уже хотя бы раз напивались до бесчувствия, 7 % двенадцати-, четырнадцатилетних еженедельно пьют пиво или коктейли — соки или лимонады со спиртным. И у нас в школе в урнах находят пустые бутылки из-под шнапса, а в туалетах после классного вечера пришлось убирать блевотину. Запах не оставляет сомнений, — проповедовал Пижон, высказываясь за абсолютный запрет алкоголя до достижения совершеннолетия.
Биргит внезапно вскочила, зажав рот платком, и выбежала из зала. Разумеется, никакого сочувствия к ней я не испытывала, поскольку в точности могла представить, как жадно она заглатывала на автостоянке картошку фри с майонезом, чтобы продолжить поездку без настоятельно необходимого отдыха. Летними расстройствами желудка мы, как правило, обязаны только сами себе.
Пижон проводил ее коротким взглядом и продолжил говорить про чуму и холеру, вернее, про учебные планы, про обновленный преподавательский состав и министерские распоряжения. Одна коллега, которой уже сорок четыре года и которая имеет двоих детей, в конце года уходит в отпуск по беременности.
В то время как он в сотый раз долдонил одно и то же о повышении профессиональной квалификации, об актуальных инновациях и новом определении образцового учителя, я умирала от скуки. В конце концов, я встала и, извиняясь, пролепетала, что хочу глянуть на коллегу, не требуется ли ей помощь.
В преподавательском туалете Биргит стояла перед зеркалом, влажной салфеткой вытирая со лба пот.
— Что, дурно тебе? — спросила я.
Она кивнула. И заверила, побрызгав себе на декольте ароматом ландыша:
— Сейчас полегчает.
— Давно ты вернулась? — поинтересовалась я.
— Две недели назад, — ответила она и повернулась к двери. — Идем, надо поторопиться, а то Пижон надуется!
Но в коридоре вдруг остановилась, удивленно оглядела меня и воскликнула:
— Да ты в красном!
Она была первой, кто это заметил. В награду за успешный переезд мама потащила меня в дорогой Дом моды. Если бы она не настояла, я бы ни за что на свете не обзавелась этим воздушным платьем из шелкового креп-жоржета.
— Тебе уже скоро сорок, — строго сказала мать, — пора уже принаряжаться и приукрашиваться, а не ходить в сиротских обносках. Тебе очень идет красное в цветочек, сейчас же покупаем! — И требовательно добавила: — И носим!
Некоторое время она удовлетворенно оглядывала меня в моем воздушном платье, а потом продекламировала, совершенно ошеломив меня:
— Долина зеленеет ожиданьем счастья!
Я не находила слов. Почему она процитировала именно «Пасхальную прогулку» Гете, которую мне так отравили мои ученики?
— А если сначала? — испытующе спросила я.
Она забубнила: «От льда освобожденные ручьи», и ее уже невозможно было остановить. Видимо, она вообразила, что один преображенный внешний вид уже способен освободить мое сердце ото льда.
Еще мама нацеливалась на мой конский хвост. Но когда у тебя редкие прямые волосы, хвост — самое практичное решение.
Пижон стал директором всего полгода назад, и мы пока что не знали, что скрывается за его элегантным фасадом. Мы с Биргит явно не стали его официальными любимицами, потому что он уже не раз заставал нас за шушуканьем и хихиканьем и делал при этом не самое одобрительное лицо. Так что мы поспешили вернуться на свои места.
Я решила пристально наблюдать за Биргит и держать с ней ухо востро, но вести себя как обычно. Хотя мои подозрения скорее всего справедливы, она наверняка стала бы отрицать, что провела отпуск с Гернотом. После конференции она сразу исчезла, и мы не успели ни словом перемолвиться ни о чем личном.
Когда ближе к вечеру я свернула на велосипеде на Шефферштрассе, еще издали заметила машину Патрика Берната, припаркованную на обочине. Ну, торопиться не следует, подумала я, в конце концов, каждому человеку требуется целый день, чтобы несколько раз заполнить стиральную машину и отдохнуть с дороги.
В прихожей мне навстречу попался Мануэль и приветствовал меня явно радостным «Хай!».
Приятно, когда в учителе видят не только врага. Мальчик выглядит великолепно — загорелый, слегка одичавший и как-то повзрослевший, и голос стал ниже. Вот только черная майка с белыми костями и черепом вызвала у меня раздражение. Лишь присмотревшись, я обнаружила, что череп не сидит на двух скрещенных костях, а парит на крылышках. А внизу подпись: HELL WAS LULL[6]. Чтобы не прослыть старой перечницей, лишенной чувства юмора, я хохотнула.
Но Мануэль, кажется, и сам не находил свою новую майку забавной.
— В шкафу не нашлось больше ничего чистого. Это мне подарила мама, наверняка считала, что это будет вещица на отрыв.
Хм, подумала я, да у нас никак схожие проблемы.
— Мне вот тоже моя мама купила это красное платье, еще и заставила надеть, — предательски пожаловалась я.
— Но вам в отличие от меня повезло, госпожа Рейнольд! — заявил искуситель.
Тут же подошел его отец, и мы пожали друг другу руки.
— Добрый день, господин Бернат, — сказала я. — Надеюсь, вы довольны вашим садом. У меня было не так много времени, но цветы я поливала через день!
Он поблагодарил меня и спросил, все ли получилось с польскими мастерами. И, немного поколебавшись, предложил мне выпить в саду по бокалу вина.
— За доброе жилищное товарищество! — сказал Патрик Бернат, и мы чокнулись, И Мануэль с нами. Если бы это мог видеть Пижон: школьник, которому едва исполнилось пятнадцать, как нечто само собой разумеющееся пьет алкоголь со своей учительницей. Он бы вышел из себя. Но этот приветственный бокал вина не имел ничего общего с пьянством до бесчувствия. Правда, к нам, учителям, подход более строгий, чем к представителям других профессий, и выйти для этой цели куда-то в общественное место нам было бы нельзя. Но здесь, в этом вечернем саду, так покойно и приятно, что я немного забыла про свою роль образца, подающего пример немецкой молодежи.
Мануэль рассказывал о Норвегии и об огромной рыбе, которую поймал сам.
— Да практически случайно, — сказал он, почти извиняясь. — Я только взял подержать удочку Патрика. Честно говоря, мне кажется, что рыбалка — это слишком жестоко! Уж не говоря о том, какие черви противные.
Его отец тихо улыбался и наблюдал за божьей коровкой, которая карабкалась вверх по его указательному пальцу. Жаль, что я не могла узнать, есть ли среди его колец обручальное.
Мануэль поднялся первым и направился в дом — вроде как позвонить другу.
Только теперь его отец налил нам по второму бокалу, что придало мне смелости задать один хитрый вопрос:
— И что, вашей жене нравится кочевая жизнь в жилом автомобиле?
