Сумерки раскрывают надомной свои крылья, и костер становится особенно заметным.
Огонь — мой единственный шанс. Огонь — большой риск.
Это постоянное балансирование между желанием быть обнаруженным и остаться незамеченным. Между надеждой и полным отчаянием. Между душой и телом Я осматриваюсь и прихожу к мысли, что тут можно жить. Я словно отшельник или зверь-одиночка, усевшийся здесь на горе. Зверь, ищущий себе стаю.
Внезапно воздух становится прохладнее и влажнее, словно кто-то дышит на меня. Будто кто-то стоит там, в темноте, и ждет, что я сдамся!
События этого года проплывают передо мной. Все, что произошло за этот странный год.
Все возвращается, отражаясь одно в другом.
Начало конца
Щелкающие звуки доносятся из-за нашего укрытия. Сначала с промежутками, несколько щелчков в минуту. Затем все чаще. Внезапно начинается адский шум. Глухие щелчки и долгое шипение. Мы садимся. В одной руке я сжимаю нож в рюкзаке, другой держу за руку Туве. Мы почти не дышим, прислушиваемся. Не решаемся шевельнуться, да и не хотим.
Кажется, я понемногу начинаю видеть, приближается рассвет. Абсолютная темнота теряет свою непроглядность. Все равно что вглядываться в темно-серую картину. Я различаю отдельные очертания. Иногда мерещатся тени, бросающиеся к деревьям перед навесом. Главное действие происходит за ним. На холмике за нашим убежищем самцы-глухари токуют так, что земля дрожит.
Я смотрю на Туве, да, я уже почти различаю ее лицо. Контуры, волосы, спальный мешок до подмышек. Интересно, она видит мое лицо?
Туве кивает. Я тоже. Значит, она видит меня. За ее спиной возникает чей-то силуэт, это проснулась Пия-Мария. «Тихо! — пытаюсь сказать ей мимикой. — Ни звука!»
Страх пропал. Чего бояться? Глухари не опасны. Они питаются хвоей. По звукам я пытаюсь представить себе картину битвы. Прикидываю, сколько их. Думаю, десять. Около десяти.
Секунду спустя я слышу, что где-то совсем рядом два самца атакуют друг друга. Слышу, как они наносят удары. Затем наступает тишина. И снова шумное хлопанье крыльев. Крыша дрожит. Неужели какой-то глухарь приземлился прямо на крышу навеса? Скорее всего, да. Я сжимаю руку Туве. Что сейчас произойдет? Что нам делать, если птица провалится к нам? В еловых ветках рядом со мной что-то шевелится. Я застываю, решив, что другой глухарь забрался под навес. Чувствую, как он дышит в нескольких дециметрах от моей головы. Затем раздается голос Пии-Марии:
— Какого черта тут происходит?
* * *
После слов Пии-Марии, после ее неуместного вопрос воцаряется тишина. Я успеваю сосчитать до трех И тут буквально весь лес взмывает в воздух. Сосны, камни ветки черники — все с хлопаньем бросается прочь Лес шумит, как стройплощадка на Кунгсгатан. Стая птиц пролетает низко над навесом и, шумя крыльями, поднимается к свинцово-серому горизонту, мелькающему между стволов.
Пия-Мария громко вскрикивает в испуге.
Внезапно все заканчивается. Через несколько секунд лес пустеет. Тишина накрывает нас, словно снег землю Мы сидим, уставившись в воздух перед собой, глядя вслед улетевшим птицам или в никуда.
— Черт, как же я испугалась! — стонет Пия-Мария. Она болтает о чем-то еще некоторое время, словно тишина — это автоответчик, который нужно заполнить. Наконец она говорит:
— Ну вот, опять снег!
И правда. Мелкие круглые снежинки падают густо и быстро между деревьев, словно кто-то внезапно включил душ. Светает. Сегодня Страстная пятница. Крупинки снега покрывают мох на земле белоснежной скатертью.
* * *
Как это типично для тебя, Пия-Мария, не подумав, раскрыть рот. Словно твой язык не связан с мозгом. Живет своей собственной болтливой жизнью.
— Зря ты так, — говорю я.
Пия-Мария резко оборачивается ко мне.
— О чем это ты?
— Ты спугнула глухарей.
— Не лезь не в свое дело!
Ее глаза презрительно смотрят на меня. Я отвечаю ей той же монетой.
Конечно, происшествие с глухарями — мелочь. Но возможно, это стало началом чего-то.
Возможно, это стало началом конца.
* * *
Я ем бутерброд с арахисовым маслом и пью горячий шоколад, как вдруг из белой пелены возникают две темные фигуры и начинают топать перед входом в наше укрытие.
— Филип! — вскрикиваем мы в один голос.
— Здорово, — отвечает тот.
Шлем Филипа усыпан белыми крупинками. У Манни измотанный вид. Грудь и плечи в снегу. Мани отряхивается, ныряет под навес и просит бутерброд. Туве угощает его.
— Мы думали, что вы заблудились, — говорит Пия-Мария, и все слышат, какое облегчение звучит в ее голосе.
— Где вы пропадали? — спрашиваю я.
— Нам пришлось остаться там. Глухари начали токовать раньше, чем мы успели уйти. Если бы мы отправились назад, мы бы сорвали их ток на несколько дней.
— Они и здесь токовали, — сообщает Туве. — Прямо за навесом. Тут был жуткий шум.
— Весь чертов лес в этих глухарях, — жуя, говорит Манни. — Все деревья облепили. До них можно было дотронуться.
— Кто-нибудь в курсе, который час? — спрашивает Филип.
Мы качаем головами.
— Где-то около девяти, — говорю я.
— Нужно пойти встретить Криз, — говорит Филип.
— Думаешь, она правда придет? В такую погоду?
— Она обещала. Самое позднее в десять она будет ждать у дорожного знака.
— На Криз ни в чем нельзя положиться, — говорю я.
— Кто еще кроме меня сможет найти туда дорогу? — спрашивает Филип. — Мне бы поспать несколько часов.
Мы молчим. Косимся друг на друга. Всем известно, что только Филип знает дорогу. Только ты, Филип, знаешь каждую тропинку в этом девственном лесу.
Хотя не так уж трудно дойти до дороги. Во всяком случае, сейчас, когда светло. Мы же вчера дошли.
— Может, я? — предлагаю я, понимая, что Филипу действительно нужно отдохнуть. — Только если кто-нибудь пойдет со мной. — Я смотрю на Туве.
— Молодец, Кимме, — говорит Филип.
— Я пойду, — соглашается Туве.
— Прекрасно, — отвечаю я.
— Приготовьте поесть, если мы задержимся, — говорит Туве. — Сморчки тут.
