Голландский резидент Де Вилде решительно отвергает существование какого-нибудь предсмертного распоряжения Петра: «При жизни царь не сделал никакого завещания ни устного, ни письменного; в течение же своей последней болезни он был слаб и слишком страдал, чтобы царица осмелилась заговорить с ним об этом». Французский дипломат Кампредон подтвердил показания Де Вилде: «О завещании ему не напоминали, отчасти, может быть, из боязни обескуражить его этим как предвещанием близкой кончины, а может быть, потому, что царица и ее друзья, зная и без того желание умирающего монарха, опасались, как бы слабость духа, подавленного бременем страшных страданий, не побудила его изменить как-нибудь свои прежние намерения». Все прочие современники смерти Петра — камер-юнкер Берхгольц, Феофан Прокопович, А. К. Нартов — также не запечатлели ни слов «отдайте все», ни вызова Анны Петровны. Лишь саксонский дипломат Лефорт написал в депеше 30 января 1725 года: ночью 28 января царь находился в бреду. «Он встал из своей постели, прошел три комнаты, жалуясь, что окно было не хорошо пригнано. После такого волнения силы его начали упадать. Ночью ему захотелось что-нибудь написать. Он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать».
Итак, никто из современников, кроме Бассевича, не заметил вызова царем Анны. О написании Петром каких-то слов упоминают Бассевич и Лефорт, но удивительное дело — только Бассевичу удалось разобрать два из них. Это нетрудно объяснить, если прочитать разобранные Бассевичем слова в контексте его «Записок». Под пером Бассевича Анна Петровна предстает неким идеалом; вместе с женихом она пользуется любовью и благосклонностью царя, ибо обладает всеми существующими на свете добродетелями — от привлекательной внешности до душевных качеств: у нее проницательный ум, неподдельные простота и добродушие, снисходительность, отличная образованность, превосходное знание языков; кроме отечественного, она знает французский, немецкий, итальянский и шведский. Хвалебные слова в ее адрес Бассевич завершил фразой: «В руки этой-то принцессы желал Петр Великий передать скипетр после себя и своей супруги».
В другом месте «Записок» Бассевич уточняет намерение царя, сомневавшегося в возможности Екатерины занять престол и поэтому приобщавшего к управлению страной дочь Анну и герцога Голштинского: «Чувствуя упадок сил и не вполне уверенный, что после его смерти воля его и коронование будут настолько уважены, что скипетр перейдет в руки иностранки, стоявшей посреди стольких особ царской крови, он начал посвящать принцессу Анну и герцога тотчас после их обручения во все подробности управления государством и системы, которой держался во все свое царствование».
Ход рассуждений Бассевича предельно ясен: не прочитанная им до конца фраза должна завершаться словом «Анна». Именно прочтение: «Отдайте все Анне» должно было быть приведено автором «Записок». Но благоразумие одолело авантюристический склад его характера, и он не рискнул дописать фразу и тем самым довести фальсификацию до конца. Удержали руку Бассевича веские причины. Его позиция была не до конца определенной. С одной стороны, известно, что он примыкал к «партии», поддерживающей вступление на престол Екатерины; с другой — иметь жену герцога на троне было для него предпочтительнее, чем тещу; с третьей — поддержать кандидатуру Анны означало поссориться с Екатериной, что могло разрушить все матримониальные планы сторон. Такова, на наш взгляд, подоплека не доведенной до конца фальсификации Бассевича.
Глава третья
Восшествие на престол
После Петра Великого осталась целая толпа наследников: две дочери от брака с Екатериной: Анна и Елизавета; три племянницы, дочери его брата Иоанна: Екатерина, Анна и Прасковья; его внук, сын погибшего в 1718 году царевича Алексея, 10-летний Петр Алексеевич; наконец, вдова Екатерина Алексеевна. Кто из претендентов располагал наибольшими шансами занять престол? Если руководствоваться обычаем, которого придерживались предшественники Петра Великого, то наследовать деду должен был его внук, Петр Алексеевич. Суть обычая состояла в наследовании трона по прямой нисходящей мужской линии: от отца к старшему сыну, от того — к внуку и т. д.
Луи (Людовик) Каравак. Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны
1717. Холст, масло. Государственный русский музей, Санкт-Петербург.
Рационалисту Петру такой порядок представлялся неприемлемым — прежде всего потому, что судьба трона определялась случаем: на престоле мог оказаться недостойный представитель династии только потому, что он был старшим. На этот счет царь руководствовался соображениями, подсказанными собственным опытом: в 1682 году после смерти царя Федора Алексеевича владельцем царской короны должен был стать старший брат покойного — Иван Алексеевич — подслеповатый, косноязычный, отсталый в умственном развитии молодой человек. Благодаря усилиям патриарха Иоакима на троне оказалось сразу два царя — Иван и Петр, вследствие несовершеннолетия правившие страной под опекой старшей сестры Софьи.
На решение Петра, несомненно, повлияла и судьба его собственного сына царевича Алексея, не разделявшего стремлений отца европеизировать Россию и намеревавшегося повернуть ее историю вспять. Если бы Алексей пришел к власти, то все усилия царя пошли бы прахом и колоссальные жертвы, понесенные подданными в десятилетия затяжной и кровопролитной войны, оказались бы впустую; страна вернулась бы на задворки Европы.
Два прискорбных эпизода дали основание царю опубликовать в феврале 1722 года Устав о наследии престола, устанавливавший новый критерий, по которому определялось право занять трон: при наследовании трона надлежало руководствоваться не принципом старшинства в династии, а способностью претендента управлять страной, причем эти способности определял ныне царствующий государь — «кому оной хочет, тому и определит наследство». Более того, Устав о наследии престола предоставлял право царствующему государю, «видя какое непотребство» наследника, изменить свое решение, передав трон «достойному».
Принцип, которого придерживался законодатель, был не нов — как уже говорилось, он заимствован из Указа о единонаследии 1714 года. Устав о наследии престола придал норме семейного права значение акта государственного масштаба. Эти два установления сближает одна общая черта — стремление держать сыновей в послушании родителя: сына помещика, чтобы он не «расточил наследства», а сына государя, чтобы «собранное и утвержденное наше отечество паки в расточение не упустил».
Петр, однако, не воспользовался им же установленным правом назначить наследника. Завещания он не оставил. О причинах, по которым это произошло, историку приходится лишь догадываться. Возможно, Петр не сознавал опасных последствий своей болезни и рассчитывал, что ему удастся благополучно из нее выкарабкаться, как это бывало в предшествующие годы. На этот раз болезнь оказалась смертельной, но не отходившая от постели умиравшего супруга из опасения вызвать его гнев не решалась напомнить об указе о наследнике.
Не меньшего внимания заслуживает и другая версия: императорская коронация Екатерины в мае 1724 года имела не декоративное значение, а преследовала практическую цель — убедить подданных в том, что супруга царя, иноземка по происхождению, не имеющая никакого родства с правящей династией, претендует на такие заслуги перед страной, которые дают ей право занять трон. На наш взгляд, прижимистый царь не стал бы бросать на ветер огромные средства ради удовлетворения честолюбия любимой супруги, поэтому версия, согласно которой коронация одновременно представляла собой объявление ее наследницей престола, кажется наиболее вероятной.
