— Мой отец, — ответил Мехмед, — встретив помеху со стороны византийцев при переправе через Геллеспонт во время похода на Варну, поклялся воздвигнуть крепость в этом месте. Я лишь исполняю его волю. Передайте императору, что я не похожу на моих предков, которые были чересчур слабы, и что власть моя достигает таких пределов, о каких они и мечтать не могли...
Сколько ни просил император султана о мире, сколько ни отправлял к нему посольств с просьбой прекратить грабежи со стороны солдат и янычар, опустошавших сады и поля греков, султан только сдвигал брови и приказывал пасти и скот на греческих землях.
Лишь тогда понял Константин намерения султана. Он снова предложил мир, дань и послал богатые подарки приближённым султана, те советовали Мехмеду не нападать на Византию, и снова султан только грозно сдвинул брови и приказал найти людей, хорошо знакомых с топографией города, с его укреплениями, воротами, слабыми местами. Но даже им не доверил султан такое ответственное дело — он сам выехал в окрестности Константинополя, тщательно сверял планы и карты и исправлял ошибки своих приближённых...
Долго готовился султан к осаде Константинополя — овладеть этой неприступной крепостью было нелёгкой задачей. Но Мехмеда вело вперёд предсказание пророка — именно в этом, 1451 году, указал пророк, Византия будет взята войсками османов.
Были отлиты громаднейшие пушки, метавшие ядра из мрамора в 600 килограммов весом, отлиты и пушки поменьше, но могущие причинить не меньший ущерб, построены грозные башни из крепкого леса. Поставленные на колеса, обитые снаружи вымоченной кожей в несколько рядов, они содержали в себе и мосты, по которым можно было вскарабкаться на высокие крепостные стены. Но особое внимание обратили на ворота и стены крепости, наметили, где можно сделать подкопы, подземные ходы, укрепив их стены толстыми досками. Словом, подготовка велась настолько обширная и серьёзная, что византийскому императору приходилось снова и снова укреплять стены города, перегородить весь Золотой Рог огромной тяжеленной цепью, чтобы не пустить османский флот в гавань.
Вся эта подготовка заняла несколько месяцев, и к весне стало ясно, что такой войны, которая начнётся теперь, ещё никогда не было в истории Византии. А ведь её осаждали двадцать девять раз, и лишь в девяти случаях она была вынуждена лечь к ногам победителя...
С неослабным вниманием выслушивала Мария эти, казалось бы, предназначенные не для детского ума сухие исторические факты. Стоя под кроваво-багровым, чёрным небом, то и дело взрывавшимся каскадами молний, под оглушительный треск раскатов грома, вновь и вновь просила она Кассандру рассказывать о последнем дне старой Византии. Дождя всё ещё не было, даже скупой слезинки не падало на город, а гроза бушевала, дико взблескивала зигзагами молний и грохотала чудовищно гулким громом.
И под этот гром Кассандра медленным и равнодушным как будто тоном говорила и говорила.
Под громогласные звуки турецких тамбуринов и стук тысяч больших барабанов двинулось турецкое войско на Константинополь. Пятьдесят пар волов везли самую большую пушку. Двадцать и более волов тащили пушки поменьше. Всё это войско неспешно и тяжело поднималось всё ближе и ближе к главному городу Византии.
Без всякого сопротивления, устрашённые лишь численностью османского войска — более ста тысяч человек, среди которых янычары были самыми жестокими и ловкими бойцами, прекрасно вооружёнными по тем временам, — сдавались самые маленькие византийские укрепления. И через два месяца медленного и неотвратимого похода турки остановились перед городом и разбили свои шатры, палатки и обозы.
После праздника Пасхи не ожидавшие вторжения византийцы с ужасом и удивлением увидели турецкие тюрбаны и шатры, развевающиеся конские гривы на длинных пиках и услышали гул чудовищной массы османов.
Нельзя сказать, чтобы император только взывал к миру, он просил помощи у папы римского, у короля неаполитанского, у генуэзцев и венецианцев. Но папа римский лишь прислал Константину пятьдесят священников, да и то затем, чтобы они служили не по греческому, а по латинскому обряду, а генуэзцы выделили лишь несколько небольших судов с самым малым количеством солдат, и хоть и были вооружены стены и башни города пушками, метательными снарядами, обеспечены невиданным греческим огнём, составлявшим секрет и гордость византийцев, хоть и была протянута между двумя огромными башнями на берегах тяжеленная цепь, не дающая прохода в бухту Золотой Рог, хоть и были готовы византийцы лучше умереть, чем сдать город злейшему врагу, — они замерли от ужаса, увидев эти палатки, и пушки, и знамёна — бунчуки, и стяги е письменами из Корана, и целые поля, усеянные врагами.
Однако Мехмед не сразу пошёл на приступ. Он снова прислал парламентёров. Сам Махмуд-паша въехал в городские ворота под белым флагом и передал императору требование сдать город, чтобы избежать великого кровопролития.
Константин, высокий, рослый, слишком полный для своих лет, высокомерно отказался. Он надеялся, что подойдут подкрепления, что город может выстоять, недаром он тоже не тратил зря слов за эти месяцы: провианта было запасено на полгода вперёд, флот стоял наготове, защитники расставлены на стенах — каждый метр охранялся одним солдатом, а толстых высоченных крепостных стен было 16 километров. Большинство ворот было замуровано.
Всё было в состоянии готовности...
Византийцы не учли только одного: они и не думали, что в бухту прорвётся хоть кто-то на турецких судах.
А султан Мехмед не стал рваться через тяжеленную цепь, тем более что суда у него были мелкие — 18 галер, 48 трирем[9], да 300 мелких парусников. А у защитников крепости и города насчитывалось 26 крупных судов, из них три галеры значительно превосходили турецкие по вооружению и водоизмещению, шесть были присланы с острова Крит, три генуэзских парусника обладали высокими бортами и прекрасным вооружением, а испанские и французские суда, хоть и было их мало, тоже удивляли своей оснасткой и прекрасным пушечным вооружением.
И Константин был спокоен — на стенах, обращённых к бухте, было меньше солдат, охрана велась едва-едва, всё внимание было обращено на те ворота, башни и стены, откуда надо было ждать нападения турок.
Мехмед расположился со всеми своими приближёнными на небольших холмах, прямо напротив ворот Святого Романа — теперь это были ворота Таш-Капу, ворота пушки.
И прямо из самой большой пушки произошёл первый выстрел по городским стенам. 600-килограммовая глыба ядра пролетела целую милю до замурованных ворот, с размаху ударилась о них и пробила огромную брешь.
Но защитники предвидели такой исход. Тут же, едва откатился теперь уже остывший тяжеленный снаряд, влезли в брешь каменщики и рабочие, и не прошло и нескольких минут, как она была заделана.
Несколько пушек меньшего размера выстрелили своими каменными глыбами и тоже причинили немалый урон стенам. И опять каменщики взялись за работу и тут же восстановили стены.
