Книга Портрет Дженни - Роберт Натан

Думаю, вряд ли нужно описывать начатый мною в тот день портрет — вы можете увидеть его сегодня в нью-йоркском «Метрополитен» и на многочисленных репродукциях. «Девушка в черном» — так назвали в музее это полотно, но для меня это всегда была и будет просто Дженни.

Первые минуты я чувствовал некоторую скованность, наверно, потому, что слишком волновался. Но потом дело пошло. Я работал в каком-то трансе, не видя ничего вокруг, не замечая времени, — писал, будто слившись со своей кистью. Прошло, наверно, часа два с лишним, и за все это время ни один из нас не произнес ни слова.

Вдруг я увидел, что Дженни как-то странно поникла и стала сползать с кресла. Испуганный, я бросился к ней, успев подхватить, когда она уже валилась на пол. Я осторожно перенес ее, удивительно легкую, на кровать и уложил, прикрыв пальто. И только тут она открыла глаза.

— Я просто устала, Эдвин, — прошептала она и улыбнулась мне застенчивой, извиняющейся улыбкой.

Вскипятив на газе чайник, я заставил ее выпить чашку крепко заваренного чая и с облегчением увидел, что щеки ее чуть порозовели.

— Мне получше, — сказала Дженни минут через десять. — Слабость вроде бы прошла. Если хотите, могу еще немного попозировать.

Разумеется, я ответил, что не хочу, что сам я тоже устал.

— А тебе надо еще отдохнуть, — продолжал я. — Мы с тобой хорошо начали, ты лучшая из всех моделей, какие мне встречались. И не будем спешить. Впереди у нас достаточно времени.

— В том-то и дело, что не очень… — Она тихонько вздохнула. — Ладно, я еще немного полежу, раз уж вы настаиваете.

Прикрыв глаза, она лежала, изредка вздрагивая под пальто, и непонятно было, то ли она дремлет, то ли просто ушла в себя. Темные волосы разметались по подушке, длинные ресницы, казалось, тоже отдыхали, прикорнув на нежной коже щек. Я взял ее руку и поразился, какая она холодная. Не дай Бог, еще заболеет… Я смотрел в ее лицо и мысленно спрашивал: кто ты? Какой ветер вырвал и принес сюда эту страничку из книги прошлого? Страничку, без которой опустела бы моя жизнь…

И, словно услышав мои мысли, Дженни открыла глаза. Очень серьезно посмотрела на меня и вдруг сказала:

— Вы у меня теперь только и остались.

Вероятно, она уловила в моих глазах некоторое замешательство. Потому что, сев на постели и обхватив руками колени, поспешила меня успокоить:

— Ну, конечно, еще моя тетя. Правда, я и видела-то ее всего пару раз. Но теперь она хочет взять меня к себе.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Прежнего не воротишь, но надеюсь, ты постепенно к ней привыкнешь.

Уж не знаю, что ей послышалось в моем голосе, может, показалось, я обрадовался, что забота о ней не ляжет на мои плечи. И она неожиданно спросила:

— А вы правда хотите, чтобы я приходила? Или только для портрета?

— Дженни, неужели ты… — начал было я, но увидел по ее глазам, что можно не продолжать: она прочла на моем лице ответ на свои сомнения. Прочла и просветленно улыбнулась, откинув упавшую на лицо темную прядь тем же движением, каким это делала — сколько лет назад? — маленькая девочка в пустынном вечернем парке.

— Я приду, как только смогу, — сказала она.

— А где живет твоя тетя? — Да, я понимал, что вряд ли узнаю это, и все равно не мог не спросить.

— Зачем вам? — Она покачала головой. — Все равно вы не сможете ко мне прийти. Только я смогу. — Это было сказано мягко, вполголоса, но глаза ее грустно и твердо просили не задавать больше таких вопросов.

Она была рядом, на расстоянии вытянутой руки, но я чувствовал, как незримое течение уже относит нас друг от друга. Незримый поток, который никому не дано перешагнуть. Никому, кроме этой девочки.

С минуту она сидела, уйдя в себя, в какие-то неведомые мне дали. Потом встала, оправила платье и надела пальто и шляпку. Задержалась на пару секунд перед моим убогим зеркалом и улыбнулась мне прощальной улыбкой.

— Гуд-бай, Эдвин. Я вернусь, как только смогу. Вот увидите, я буду спешить…

Она шагнула к двери, но на пороге снова обернулась.

— Постарайтесь дождаться, — прошептали ее губы. — Постарайтесь дождаться меня.