В воде отражался внушительный силуэт «корабля таламег[40]», Брачной палаты, цветка нильского флота фараонов. Обычно пришвартованный в Схедии[41], в канале Доброго Гения, что в десяти километрах от Александрии, он прибыл прямо сюда, к началу дельты Нила, чтобы отвезти Царицу и ее свиту, обеспечив им более спокойное путешествие. Говорят, что эта гигантская баржа возвышалась над уровнем воды на шесть этажей и была построена из прочного ливанского дерева. Утверждают также, что на ней имелись все дворцовые удобства: двор с колоннами, пиршественные залы, раскрашенные сусальным золотом, вольеры с редкими птицами, зимний сад, «часовня» и достаточно курильниц с благовониями, чтобы не чувствовать запаха пота гребцов, спрятанных на нижней палубе…
Это был первый и последний раз, когда дети путешествовали по Нилу и видели равнину дельты с ее крокодилами, водяными цветами и бегемотами. Вспомнят ли они об этом? Вероятно, нет: они были слишком заняты, бегая с одной палубы на другую следом за «грохочущими обручами», звенящими всеми своими колокольчиками.
Царица не могла не вспоминать о путешествии, проделанном одиннадцать лет назад на этом же корабле вместе с Цезарем. Вместе они искали исток Нила и поднялись по реке до самого Асуана. Тогда она была, как и сейчас, беременна, чувствовала себя очень уставшей и спала столько, сколько не спала никогда раньше. А император ее оберегал…
Весла мерно ударялись о волны, словно работало водяное колесо, и ей хотелось спать. Марк Антоний тоже защитит ее. От всего мира. До нее доносился смех близнецов, вскоре она увидит Цезариона… Она была счастлива оттого, что снова беременна и так же, как тогда, плывет по Нилу. Да еще и на том же самом корабле! Это совпадение было лучше всякого предзнаменования.
– Скажите Главку, что когда мы приплывем к Гелиополису, то посадим там его бальзамины. Может быть, садоводство немного его развеселит? В последнее время он что-то печален…
Та же река, то же судно, снова беременность – все это было предвестиями счастья!
Почему послания богов всегда так неопределенны?
Глава 8
В Александрию возвращались по реке и Канопскому каналу, напоминавшему серпантин. Миновав Схедию, на борту золотой фелюги[42] они шли вдоль Элевсина[43] и его пригородных кабачков, мимо камышей Мареотиса[44], рыбацких лачуг, гончарных районов. Не сходя с корабля, по ведущему на север узкому каналу Маиандрос они вошли в город. Слева, сразу за невольничьим рынком, находился базар медников и улица сирийских ювелиров, а также Большой греческий гимназиум с палестрой[45], залами для совещаний и рощами. Справа располагался еврейский квартал: фонтаны без богинь, площади без царей, синагоги без позолоты и полуразрушенное здание бывшей казармы иудейских наемников. Дальше показались Канопский бульвар и гора Пана, на которую можно было взобраться по небольшой спиральной дороге, чтобы с высоты любоваться Садом муз и статуями великих людей, «настолько искусно выполненных, что говорят, будто их можно было принять за живых». И вдруг, сразу после колоннады библиотеки, разом возникли Большой порт, Фаросский маяк и море.
На окраине мыса Локиас Селена снова увидела свою голубую мозаику и ночные террасы. Царица же вернулась к Цезариону на остров-дворец Антиродос. Именно там она родила мальчика, нареченного Птолемеем, второе имя которого – Филадельф, «любящий своих братьев». Это прозвище призвано было умилостивить богов: на протяжении многих веков представители этого рода ненавидели друг друга и истребляли всех внутри семьи. Власть фараона? Диктатура усмирялась убийством. Но Клеопатра, как любая мать, все-таки тешила себя иллюзией, что самый младший в семье будет любить старших братьев, что между ее детьми не будет ссор из-за правопреемства. Они делили один живот, значит сумеют поделить и наследство… После родов она всегда была немного сентиментальной; именно так полагал Цезарион, который вел себя настороженно и не испытывал радости от появления новорожденного.
Два месяца спустя, в один ветреный день, Птолемея Филадельфа на корабле отправили в Синий дворец, в царскую комнату для новорожденных. На острове с матерью остался один Цезарион. Каждое утро под руководством ученых Музеума он занимался геометрией: чертил кончиком пальца фигуры на покрытом песком столе, доказывал, рассуждал, стирал. Ровным почерком он быстро записывал на вощеных дощечках песни Гесиода[46] и эпиграммы Каллимаха[47]. Обладая отличной памятью, он мог сразу же стирать то, что написал. Иногда Цезарион играл с учителем в «двенадцать солдат» на шахматной доске из слоновой кости и эбенового дерева; если выигрывал, снова расставлял фигурки и начинал по новой.
Порой вечерами он ужинал наедине с Царицей. Она пожелала научить его пить (или хотя бы делать вид), а также произносить подходящие случаю комплименты. Она решила подарить сыну аметистовое кольцо, которое должно было защищать его от опьянения, и они вместе выпили за победу ее мужа и поражение парфян. Ведь император исчез… Цезарион заметил, что после возвращения Царица носит новое кольцо, инталию[48] из агата с выгравированным словом «Méthé», что значит «Опьянение». Подарок римлянина? Она страстно, слишком страстно описывала ему великолепие легионов под палящим солнцем Зевгмы… А от Антония не было никаких новостей.
В марте Клеопатра снова отправилась в путешествие. Считалось, что она поехала навстречу мужу, победившему императору. Она вышла из порта во главе флотилии, украшенной, как на праздник. Однако в тавернах на набережной поговаривали, что корабли везли провизию и одежду для армии; это было очень странно, ведь обычно победители брали все это у побежденной стороны.
Когда флагманское судно проходило мимо Синего дворца с развевающейся на мачте орифламмой, Пиррандрос вывел близнецов на самую высокую террасу, чтобы они могли им полюбоваться. Память Александра сохранит эти длинные оранжевые ленты, привязанные к веслам и мачте галеры с опущенными парусами. Огненные ленты, развевающиеся на фоне бирюзового моря, – этот образ мальчик запомнит навсегда. В отличие от Селены, которая вела себя рассеянно, потому что ей хотелось подержать на руках маленького Птолемея и она то и дело дергала за подол платья няньку принца, которая тоже вместе с младенцем пришла полюбоваться уходящим флотом.
