Они дошли до розария, и здесь он впервые поцеловал девушку. Она, как и положено, воспылала румянцем от щек до плеч, а затем сжала его руку и ответила на поцелуй. Причем крепче и дольше, чем можно было ожидать. Неожиданно развеселившись, Харриет потянула Банкса за руку к дому. Позднее он вспоминал об этом и чувствовал необыкновенный прилив нежности. Ему казалось, что он счастлив.
Разумеется, его письмо из Ревсби породило ожидания, и он, выкроив время, нанес ей короткий визит. Девушка раскраснелась, но была сдержанной. Они поцеловались лишь раз, и сердце Банкса вновь наполнилось восторгом. Решили до его возвращения ничего не объявлять. Однако люди видели, как она сильно влюблена. По тому, как весело улыбалась эта голубоглазая красавица, идя с ним под руку. Если он отходил с кем-нибудь побеседовать, Харриет следовала за ним, продолжая радостно улыбаться. Ощущая рядом это милое создание, он чувствовал себя сильнее и увереннее. Когда она упоминала о его возвращении, будто никаких препятствий к этому нет, Банкс немного мрачнел. Говорил об опасностях, которые ждут его в путешествии. Но Харриет брала его руку, целовала каждый палец, и он замолкал.
В те дни он много времени проводил с Куком. Знаменитый капитан Кук, уравновешенный, спокойный и осторожный, весьма благотворно влиял на состояние духа Банкса перед отплытием. Он чувствовал к суровому мореходу искреннюю симпатию и безоговорочно считался лишь с его мнением. Наконец они с Соландером отправились в Плимут, где на якоре стоял «Эндевур». Поездка заняла четыре дня, и значительную часть времени друзья провели в молчании, размышляя об опасностях, которые ждали их впереди. Только когда они поднялись на борт и корабль начал медленно выходить из гавани Плимута, Соландер поинтересовался, как Банкс провел время в Ревсби.
— Неплохо, — ответил тот и бросил взгляд на землю, которую, возможно, никогда больше не увидит. — Попрощался с домом, с близкими. — Слабая улыбка тронула углы его рта. — Узнал много интересного о «лихен пульмонариус» от одной девушки, знатока местной флоры.
— Неужели? — улыбнулся Соландер. — Я не знал, что в Ревсби есть колледж, где готовят натуралистов.
— Вы зря шутите насчет Ревсби, мой друг. Представьте, я встретил там художницу, чье мастерство в изображении растений не уступает, а, может, даже и выше мастерства тех, кто плывет с нами.
— Полагаю, вы преувеличиваете. У вас есть образцы ее творчества, чтобы подкрепить это заявление?
Банкс неожиданно помрачнел.
— Нет, мне нечего вам показать. И вероятно, вы правы. — Он снова бросил взгляд на удаляющуюся землю. — Настало время нам спуститься вниз, мой друг. Нас ждут.
В доме на самом краю деревни лето продолжало каждое утро стучаться к ней в дверь, а все вечера до наступления ночи она проводила у постели отца. Затем шла на цыпочках по голому коридору к своей кровати, сидела какое-то время у открытой ставни, глядя на колышущиеся на ветру темные деревья. Слух о помолвке Банкса долетел до нее уже после отплытия «Эндевура», и в медленные душные часы между закатом и рассветом девушка думала о том, как он путешествует с этой неизвестной женщиной в сердце. Представляла его стоящего на краю света, впитывающего в себя пейзажи и звуки — их он привезет в дар той, которая его ждет.
Она не могла примириться с тем, что без Банкса лес стал иным. И вообще весь Ревсби после его отъезда, казалось, сжался, и люди снова стали прежними — мелочными, злонамеренными или недоброжелательными, в зависимости от настроения. Она сознавала, что общение с Банксом этим летом изменило ее саму. А теперь вот приходится платить цену, хотя она и ожидала этого. После его отъезда ее одиночество показалось отороченным колючей проволокой, о существовании которой он даже никогда не догадается.
К своему удивлению, в первые недели путешествия он написал девушке два письма. Первое — когда «Эндевур» стоял на якоре.
Бесконечно жаль, — писал он, — что состояние здоровья вашего отца таково, что даже того, кто желал бы вам искренне помочь, оказалось невозможно впустить в дом. У меня был небольшой презент, который я желал бы передать вам перед моим путешествием. Не сомневаюсь, это было бы весьма полезно для вашего развития. К глубокому сожалению, эта книга теперь бесполезно лежит, вместо того чтобы приносить пользу, для чего и была предназначена.
Через несколько часов начнется мое путешествие, и мы все, задумавшие пуститься в это плавание, в полной мере сознаем риск, на который пошли. Вероятно, мы никогда больше не увидимся. Я бы желал поблагодарить вас за удовольствие, какое доставило мне ваше общество в последние несколько дней, проведенных в Ревсби, и пожелать вам благ в будущем.
Искренне ваш,
Дж. Банкс.
Через восемнадцать дней Банкс обнаружил, что письмо все еще лежит у него в каюте на столе. Она схватил его и разорвал пополам. Это случилось в тот вечер, когда он почувствовал, что путешествие действительно началось. Море темно-синее, но ветер уже не доносил запахов земли, вечер ясный. Банкс стоял на носу корабля, оглядывая обнимающий его огромный небесный свод. Ветерок приятно холодил кожу, в небе зажглись яркие звезды, и он вдруг осознал, какую колоссальную ношу взвалил на плечи. Но одновременно ощутил себя свободным и счастливым.
Затем начал медленно меркнуть свет, синее море постепенно становилось черным, плавно сливаясь с небом на горизонте. Банкс отправился в свою каюту, зажег лампу и начал писать второе письмо.
Сегодня море сделалось зеленым, на короткое время при утреннем свете. Темным, темно-зеленым, каким никогда не увидишь его с земли. И над ним, высоко в небе, парил стриж. Я был крайне удивлен, обнаружив его столь далеко от твердой земли. Казалось, он говорил нам последнее «прости» от имени всего, что связано с землей.
Плавание не располагает к тому, чтобы часто думать о Ревсби, однако я печалюсь об обстоятельствах, при которых мы расстались. Но более всего меня огорчает то, что вы не можете видеть этого неба. Цвета здесь меняются каждое мгновение. А какие тут облака, а какая луна! Думаю, вы бы пожелали это написать.
В этот момент Банкса отвлекли какие-то звуки за дверью каюты, и больше он в этот вечер не писал. Письмо так и осталось незаконченным.
7
В музее
В понедельник мы с Катей встретились в кафе Музея естественной истории. Она в джинсах и кроссовках, волосы зачесаны назад. Я в старом пиджаке, слегка растрепан. Если кто-нибудь и думал, что мы странная пара, то вида не подавал. В первом зале слева от нас группа школьников окружила останки гигантского полевого ленивца, а на одном из верхних этажей, прячась в мрачной темноте на подстилке из камней, поджидал гостей первый обнаруженный в науке археоптерикс. Но мы склонились над чашками с пенистым кофе, и не было нам никакого дела до этих экспонатов.
Утром я столкнулся с Катей в холле, когда она собиралась на лекцию, и стал рассказывать о вдове Ханса Майклза. Даже и не думал об этом говорить, а увидел Катю — и заговорил. Я представлял, что поиски птицы с острова Улиета будут связаны с обзваниванием всех знакомых, проверкой слухов и прочим, но эскиз Ханса Майклза направил меня по другому пути. И мне была нужна помощь.
