Студия, где располагался кружок живописи, находилась в образовательном центре, занимающем восточное крыло. Когда я переступала его порог, мне показалось, что я в буквальном смысле слова предаю коллег. Здесь было всего два этажа, и до 1979 года в восточном крыле содержались заключенные, пока однажды они не взбунтовались, захватив власть и убив четырех надзирателей во время осады. Этот серьезный мятеж, во время которого погибли всего двое заключенных, привел к большим недостачам в тюремных бухгалтерских книгах. Чтобы уничтожить следы разрушения, стены между камерами были снесены и создан длинный коридор. В работах участвовали сами заключенные. Позднее было принято решение провести перестройку, снести все стены и закрасить краской все мрачные воспоминания о том печальном событии, а затем построить на месте камер новые классные комнаты и офисы. У «слабых сестричек» появилась своя территория, где они могли проводить психологические консультации на тему, как контролировать гнев, а также групповую терапию. Так западное крыло стало символом толерантности и постоянным напоминанием о нашем поражении.
Дверь в его студию была открыта. Я никогда не бывала здесь прежде и поразилась, каким просторным оказалось помещение. В мастерской стояли широкие столы и высокие стулья, комнату освещали большие зарешеченные окна, выходящие во двор. Я позвала брата Майка, но мне никто не ответил, поэтому я решила пройтись по комнате и посмотреть на рисунки, если их можно так назвать. Как ни странно, висящие на стенах рисунки и живописные работы оказались более мягкого содержания, чем я ожидала. Тарелки с фруктами, лица любимых людей… Я остановилась перед какой-то абстракцией, пытаясь понять, какие чувства вызывает у меня рисунок — насмешку или интерес. Картина была разделена на двенадцать кадров, в каждом нарисован одинаковый портрет Элвиса. Жирный Элвис с бакенбардами на обрюзгших щеках. Но, присмотревшись внимательнее, я заметила, что все Элвисы отличаются друг от друга. У одного бакенбарды короче, у другого в уголке рта сигарета, у третьего в ухе пиратская серьга. Я так увлеклась поисками различий, что вздрогнула or неожиданности, услышав голос позади себя:
— Я здесь, я здесь.
Он показался мне недовольным. Я повернулась, ожидая услышать обвинения в свой адрес, но брат Майк помахал мне рукой. Он стоял в дверях своего кабинета в противоположном конце студии. Я даже не заметила его, когда пришла. Брат Майк направился ко мне бодрым шагом. Он лишь на минуту остановился, чтобы убрать с дороги стул. У меня сложилось впечатление, что брат Майк раздражен, но вместе с тем держался он весьма непринужденно. Это была его территория, и он чувствовал себя здесь как рыба в воде. Я же, напротив, ощущала неловкость. Словно, не желая того, пыталась выдать себя за важную персону.
Я представилась, и мы пожали друг другу руки. Его рукопожатие оказалось удивительно крепким и решительным. Он называл меня офицер Уильямс. Я немного помедлила, прежде чем назвать его братом Майком. От этих официальных обращений веяло официальным приемом.
Затем он улыбнулся.
— Если у меня намечаются какие-то неприятности, то я рад, что они послали вас, — пожилые люди часто не скупятся на лесть, чтобы произвести хорошее впечатление на женщину намного моложе их.
Я решила ответить на любезность — подобному соблазну очень легко поддаться.
— Не знаю, почему у вас должны возникнуть неприятности, ведь вы, по сути, выполнили работу за наших ребят, которые давно должны были вмешаться. И надо сказать, для педагога у вас отличная физическая подготовка.
— Я занимался боксом, — объяснил он.
— Вижу, вы привыкли сражаться. — Я улыбнулась.
— Разве что с грехами.
Я подумала, что это шутка.
— Вы хорошо выглядите. — произнесла я так, словно закончила здесь все свои дела и собираюсь уходить. — Хотела убедиться, что вы не пострадали физически. — Мне показалось, что слово «физически» прозвучало глупо.
Он поморщился, но это не было гримасой боли.
— Как же мне все надоело. — признался он. — Знаю, подобное время от времени происходит в тюрьме, и все равно каждый такой случай выводит меня из равновесия. Поэтому я и вмешался в драку. Не мог представить, что все обернется насилием. Хотел положить этому конец.
Я почувствовала, что нашла лазейку, и нерешительно задала мучающий меня вопрос:
— Драка началась после того, как на вашем занятии что-то случилось?
Я ожидала, что он ответит резко, возмутится, но, к своему удивлению, заметила, что брат Майк с облегчением вздохнул:
— Рад, что наконец кто-то спросил об этом.
— Хотите сказать, вас даже не допросили?
Я была уверена, что тюремная полиция, смотритель Уоллес или какой-нибудь надзиратель потребовали у брата Майка объяснений еще два дня назад.
— Пока ко мне никто не обращался. Давайте пройдем ко мне в кабинет и спокойно поговорим.
Я кивнула. Пока все складывалось на редкость удачно, и меня это даже немного насторожило.
В кабинете стояли письменный стол, кушетка и кресло, а между ними — столик для кофе. Вдоль стен тянулись книжные и архивные шкафы, поднимающиеся до потолка как небоскребы. Казалось, любая полка или ящик были готовы лопнуть от переполняющих их документов и книг. Брат Майк указал мне на кушетку, и вскоре я утонула в мягких подушках. Он сел в кресло напротив меня, и внезапно мы превратились в доктора и пациента, по крайней мере у меня создалось такое впечатление. Вот почему он ведет себя так легко и непринужденно. Смотрит на мир через призму психоанализа.
— В тот день у нас было самое обычное занятие. Ничего особенного. Жаль, что я не смог вовремя почувствовать неладное.
— Это не всегда можно предугадать, — кивнула я. — Расскажите о занятии.
Подобные группы создавались в терапевтических целях. Я представила себе сидящих в кругу людей, которые рассказывают о своих преступных наклонностях и поддерживают друг друга в творческих начинаниях. Это напоминало работу с наркоманами, одержимыми жаждой убийства.
— Раз в месяц я собираю их, чтобы они обсуждали работы друг друга, критиковали. Заключенные, закончившие свой проект месяца, представляют его остальным, выслушивают отзывы и замечания. Иногда разгораются довольно жаркие дискуссии.
— Заключенные могут вспылить по любому поводу.
Он улыбнулся.
— Вы еще не видели обычных студентов.
— А Джон Кроули показывал что-нибудь? — продолжила я.
— Нет. Он собирался, но затем решил, что его работа еще не готова, и мы не смогли переубедить его. Я веду три группы, с каждой занимаюсь раз в неделю. В этой группе у меня восемь человек: Горацио Санфиш. Тимоти Коннорс, Брэдвин Делайнано, Рой Дакетт, Джош Рифф и, конечно, Джонатан Кроули и Лоуренс Элгин. Тимоти показывал незаконченный коллаж. Брэдвин читал стихотворение о несчастной любви, которое сам проиллюстрировал. Джош показал свои новые рисунки.
