Странные слова произносит директор, совсем не ожидала от него подобного осмысления – «в жертву», «психология не советская». А её дети бегут наперегонки.
– Нет! – перебивает отец Лизино страстное вхождение в новую жизнь. – В детском доме моя дочь работать не будет. И Георгий больше в ваше заведение не пойдёт, он будет жить с нами.
– Это совсем другой вопрос, – мягко останавливает отца Пётр. Как он резко меняется, в зависимости от того, с кем говорит! – Давайте разрешим сначала один вопрос, пожалуйста, потерпите. – И Пётр поворачивается к директору. Сразу лицо стягивается в маску. – Детдому предъявляется иск в избиении ребёнка. Будьте любезны подписать эту бумагу. В присутствии трёх свидетелей. Как видите, я пригласил на наше совещание и врача. – Пётр кивнул на мать.
Лиза на нейтральной полосе – между прошлым и будущим. Её несёт в будущее. Она соберёт всех, кого избивают, спаивают, накачивают наркотиками… только не в казённом доме оторопелого крысоподобного директора, а в своём собственном, где нельзя будет подушкой давить на лицо! И сейчас Лиза входит в своё новое назначение. Родители не поняли. Это будет не детский дом, это будет её семья, в которой много детей. Наконец она станет матерью!
– Папа, не нервничай так, всё будет хорошо, – слышит она свой девчоночий голос. Так он звучал в театральном училище, когда она играла главные роли в студенческих спектаклях! – Ты всегда хотел иметь много детей. Нужны же тебе внуки!
– Нет! Я не пущу тебя работать в детском доме.
– Успокойся, папа, я не пойду работать в детский дом. Как я поняла, Пётр, совещание окончено? Мы донесли до сознания директора то, что происходит в его казармах, и о чём он, похоже, ничего не знает. Он разберётся. А теперь у меня много дел. – Она встала.
Немедленно идти искать других детей, немедленно бежать и покупать одежду и игрушки Жоре.
Но у неё совсем нет денег. Алесь первого числа ни рубля не принёс, а её зарплата разлетелась на продукты. И продукты кончились. Правда, отец что-то принёс.
– Я позвоню вам, Лиза, – говорит ей Пётр.
Хлопает дверь.
Родители, Жора, снова прижавшийся к брюху Грифа, и она, ещё минуту назад готовая работать с детьми, сейчас застыла в позе сфинкса, снова в вязкой плоти нейтральной полосы.
– М-мне м-можно з-звать тебя мамой? – голос Жоры.
Ах, какая стоит тишина, тоже вязкая!
– Я чувствую, ты решила, Лиза, – говорит мать. – Тебе нужна помощь. Что я должна делать? Бросить работу? С одним ребёнком ты справилась бы, а если их будет много… А как же мы без зарплаты?
– Ты же видишь, Валя, она ничего не слышит и не понимает, она – в ступоре. Предлагаю нам с тобой проехаться по магазинам и закупить вещи для Жоры. Ему нужны цветные карандаши, альбом, одежда.
– А может, сначала погуляем с Грифом, Жора побегает с ним? Мне кажется, Лизе нужно хоть на несколько минут остаться совсем одной, ванну принять, немного в себя прийти.
Она снова маленькая девочка, своими родителями защищённая.
Принять ванну…
Но прежде ноги подвели к телефону.
– Риша?!
– Он опрокинутый! – зашептала в трубку Регина. – Чтение новой пьесы отменил, устроил репетицию, то орёт на всех, то не слышит никого.
– Риша?!
– Он уже несколько раз приходил, спрашивал: звонила ли ты?
– Ты нужна мне, Риша! – Торопясь, словно кто не даст договорить, Лиза рассказывает про семейный детский дом, как она соберёт в него никому не нужных детей. И с маху замолкает.
И падает в паузу без собеседника.
И сама себе за Регину отвечает: театр для неё – живая жизнь… дети для неё – живая боль. Регина не сможет больше поверить в подобное материнство: «сын в тюрьме», «воровать начал»!
– Могу быть ночной нянечкой, – издалека, сквозь «генетику» пробивается Регина. – Буду спать с ними в одной спальне. И тебе помогу, и сама спасусь. Боюсь ночей, – новые откровения: – Духи прошлого одолевают меня. Я – поле битвы. Пописать посажу, уложу спать. Легко просыпаюсь, легко засыпаю, когда кто-то есть рядом, я по сути детдомовка. Когда кто-то рядом, духи оставляют меня.
– Что за ду́хи? – тихо спрашивает Лиза.
– Папу убили на севере, мама сама себя. Может, родители приходят. Может, не рождённое дитя. Я ведь замуж ходила. Муж потребовал… не хотел ребёнка. Я, дура, послушалась, а потом ушла от мужа. Больше никогда не беременела. А может, демоны…
– Что ещё за демоны…
Лиза сидит на полу, как давеча Жора, но не к брюху Грифа прижимается, а к дивану.
– У каждого внутри есть, искушают… требуют грешить, предавать… а я дразню их. В театре один что-то расскажет, другой… я демонам и показываю нос: вот вам, никто никогда не узнает, кто что мне сказал, не предатель я по натуре, нет. Голоса слышу сверху: твоё назначение – люди… забудь о себе. Так принимаешь моё предложение? Нет, погоди, ты твёрдо решила не возвращаться в театр? Ты очень хорошая актриса! Гоги специально для тебя написал пьесу. Тебе главная роль. Сегодня дал мне почитать. Поверь, с детьми увязнешь, дети – это такое…
– Спасибо, я принимаю твоё предложение, – оборвала Лиза Регину, ошарашенная исповедью. Ею тоже сверху руководят. Тоже борьба внутри. – Позвоню тебе.
И её жизнь будет для других, как у Регины. Она выбирает. Актриса – профессия для себя… чтобы рукоплескали… тщеславие своё потешить. Ишь, признания захотелось… гордыня спать не давала… подай ей главные роли! А тут – не видный никому ежедневный труд: нос дитю утри, успокой, научи играть, смеяться, радоваться. Маму замени. Никакой тебе славы…
Она выбрала.
Теперь в ванну. И начнётся новая жизнь.
Когда, прогретая теплом, пила чай, вернулась мама с Жорой и Грифом.
– Холод собачий, а им нипочём: носятся по скверу друг за другом. Дай-ка глотнуть чего-нибудь горяченького, и я бегу. Обязательно нужно одну больную навестить. Жора сказал, он лепить любит, вот пластилин. Папа придёт в перерыв. Не волнуйся, мы с ним всё, что нужно, закупим!
Жора лепил, Лиза мыла посуду, когда раздался звонок в дверь.
На пороге – пышная женщина в дорогой шубе.
– Ты, что ль, Елизавета Сергеевна?
Не успела ответить, женщина уже шагнула в дом, аккуратно закрыла за собой дверь, сняла шубу и шапку и мимо Грифа, радостно обнюхивающего её, двинулась в кухню, куда и Гриф кинулся следом.
– Смотри-ка, не сказал, что отпрыска имеет. Не похож. От другого, что ль, приспала? Дай теперь на тебя погляжу. Признаю: от такой можно всю жизнь балдеть!
Что за тайная связь с этой явно блатной женщиной? Гриф не отходит от неё, бешено бьёт по полу хвостом.
– Кто вы? – решилась спросить.
– Я-то? Чаю дашь или как? Тебя, отпрыск, не Алесем кличут? Как папочку? Такая может назвать только именем любимого.
