Квинт рассмеялся. Забавно: спасение от объятий смерти творит с людьми странные вещи.
– Готовы? Еще усилие, и мы прибьем к стене шкуры этих ублюдков.
Гастаты откликнулись кровожадным воплем. Они быстро построились снова – четверо в первом ряду и оставшиеся трое во втором.
– РИМ! – взревел Квинт, и они двинулись вперед.
Даже в пылу боя юноша расслышал свист Коракса и плюнул вслед бегущим сиракузцам, которых преследовал, – толпу человек из тридцати. Они со всех ног бежали на юг. Бросив щиты и оружие, а многие – даже шлемы, вражеские солдаты бежали без оглядки, забыв раненых товарищей. Ими руководило только одно – желание спастись.
Боевая выучка взяла свое, и Квинт постепенно остановился. Рассудительность возвращалась к нему с каждым тяжелым вдохом. Вскоре он уже был рад, что его отозвали назад. Рубить сиракузцев легко, когда они сломлены и на первых сотнях шагов их безудержного бегства. Но на определенном этапе всегда случалось, что преследование противников, больше не обремененных оружием и доспехами, становилось настоящим испытанием на выносливость. Квинт был рад дополнительной защите от своей кольчуги, но она весила в десять раз больше, чем бронзовый нагрудник и спинные пластины, которые он носил как недавно произведенный в гастаты.
Воин окликнул своих товарищей, не все из которых слышали свист Коракса. Урций последовал его примеру. Звать пришлось лишь горстку солдат. Все уже достаточно повоевали, чтобы понимать, когда дело завершено. Они знавали бойцов, преследовавших противника с таким пылом, что отрывались от остальных и сами становились добычей. И это, вдалбливал Коракс, еще один способ глупо погибнуть.
Они пошли по дороге обратно, двадцать с лишним гастатов, забирая у убитых мехи с водой и по пути добивая тяжелораненых сиракузцев. Трудно сказать, сколько вражеских пехотинцев валялось вокруг, но точно не меньше сотни. Конница понесла еще большие потери. Квинт видел двух-трех всадников, галопом спасавшихся от побоища, но и только. Несмотря на чихавшего гастата, засада удалась на славу. Тех из врагов, кто мог ходить, погнали толпой к месту засады.
Коракс допрашивал пленного и прервался при их появлении. Уголок его рта чуть приподнялся – это был намек на улыбку.
– Услышали мой свист?
– Так точно, – ответил Квинт.
– Какой-нибудь болван еще преследует сиракузцев?
– Никак нет.
– Хорошо. Среди захваченных есть командиры?
– Ни одного, центурион.
– Тогда убейте всех. Мы пленили заместителя их главного. Так или иначе, он у меня запоет, как канарейка.
– Есть.
Квинт не был удивлен. Коракс нуждался в сведениях, и если пленные не могли ничего сообщить, то какая от них польза? Запас провизии при них был малый, а у римлян не хватало ни пищи, ни солдат, чтобы кормить и охранять даже несколько пленников. Хладнокровное убийство людей не доставляло Квинту удовольствия, но приказ есть приказ. Он посмотрел на товарищей, приготовивших мечи.
– Вы слышали центуриона, братцы.
– А ты останься, Креспо.
Квинт удивленно уставился на Коракса.
– Центурион?
– Немного говоришь по-гречески?
Сам факт, что командир спросил об этом, свидетельствовал о многом. Юноша давно гадал, не подозревает ли Коракс, что его происхождение совсем не таково, как он говорил при зачислении в войско. Квинт сам не знал, почему ему так казалось, – просто иногда центурион смотрел на него как-то странно. Чуть поколебавшись, но понимая, что чем дольше медлит с ответом, тем скорее тот покажется ложью, Квинт ответил:
– Чуть-чуть, командир, – и, чувствуя неловкость, начал сочинять: – Я научился греческому, когда…
– Не нужно ничего объяснять. Я его совсем забыл. Иди сюда и переводи.
– Есть.
С двойным облегчением – оттого, что избежал расспросов и что не придется участвовать в казни пленных, – Квинт отвернулся от всхлипывающих сиракузцев, которые сбились в кучу, когда Урций и остальные приблизились к ним.
Ладно скроенный бородатый командир, на несколько лет старше Квинта, был легко ранен в правую руку, но в остальном невредим. Он заносчиво посмотрел на юношу и по-гречески спросил:
– Все мои люди будут зарезаны?
Коракс понял.
– Да. Каждый убитый – это одним мечом меньше на подступах к Сиракузам.
Квинт посмотрел на грека.
– Ты понял?
Тот скривил губы.
– Не совсем.
Квинт перевел.
– То же ожидает и меня?
Переводчик не ответил, и пленник сказал:
– Твой начальник дерьмово говорит по-гречески.
Квинт взглянул на Коракса, который расхохотался.
– Самоуверенный придурок, этого у него не отнимешь. И он прав. Я уже узнал, что его имя Клит и что он заместитель командира фаланги, половина которой была в дозоре. Командиром являлся один из конников. Он лежит на дороге, потеряв половину головы. Больше я ничего из его слов не понял.
– Что у него спросить, центурион?
– Цель их дозора. Есть ли у них еще войска в данном районе? Начнем с этого.
Квинт посмотрел на Клита.
– Ты говоришь по-нашему?
– Знаю лишь несколько слов. – Он презрительно пожал плечами. – Порядочные сиракузцы не видят нужды в вашем языке. Зачем? – Он ткнул подбородком в сторону захваченных Квинтом и Урцием пленников, многие из которых были уже зарублены. – Вы – грязные дикари.
– Как будто ваши солдаты на такое не способны, – равнодушно ответил Квинт. – Удивительно, что вы не интересуетесь латынью. Гиерон полвека был верным союзником Республики.
Снова презрительный взгляд.
– Проклятый тиран! Ты же знаешь, не все его поддерживали. Многие знатные сиракузцы счастливы видеть власть в руках Гиппократа и Эпикида.
– Понятно. – Квинт быстро перевел его слова Кораксу, после чего снова посмотрел на Клита. – Что вы делали здесь?
– Дышали воздухом. Вокруг Этны он особенно полезен для здоровья.
– Не валяй дурака, – сказал Квинт, выходя из себя. – Мы вытянем из тебя сведения, по-хорошему или по-плохому. Казнь твоих людей – только начало. Поверь, с центурионом шутки плохи.
Клит как будто чуть потерял уверенность, но потом снова вздернул подбородок.
– Зачем мне что-то вам говорить? Все равно вы меня убьете.
– Есть еще сиракузские войска в нашем районе?
Клит злобно уставился на него.
– В чем дело? – спросил Коракс. – Если этот пес скажет что-то стоящее, я могу его отпустить. А если нет – что ж…
Квинту стало неловко от мысли давить на своего центуриона, но не хотелось давать Клиту ложного обещания.
