— Если так, давай подъедем к универсаму.
А ведь нам снова может стать хорошо, подумала я.
Куни предоставляет нам время, в котором не только тяжесть утраты — все становится острее. И хорошее в этом мире делается в сто раз лучше. Каждый день происходит битва между хорошим и плохим. Я не хотела провожать сестру в последний путь с таким туманом в голове.
Музыка
Несколько дней спустя отключили дыхательный аппарат Куни и констатировали ее смерть.
Я прочитала в книге, что мозг сестры уже размягчился. Но лицо было таким, как всегда. Когда я сделала ей макияж, она еще больше стала похожа на себя. Будто собралась пойти на работу. Я прикоснулась к тональному крему, взяла зеркало — в каждой вещи я чувствовала сестру. Я надела на нее ее любимую одежду и украсила цветами, которые она любила.
Мою красивую Куни понесли на погребальный костер.
Я думала встретить это время с ясной головой — не удалось. Мои глаза отказывались смотреть на то, что было перед ними. Казалось, что все вокруг происходит как во сне. В голове была звенящая пустота, и я все делала машинально.
Сакаи, как я и предполагала, не было на похоронном обряде, но его младший брат пришел. Он остался до последней минуты, несмотря на то, что отец ударил его, а мама довела до слез. Это был настоящий поступок. Если бы на меня хоть раз так взглянули, я непременно бы захотела снова убежать домой. Мне удалось немного поговорить с ним. Он оказался неплохим человеком. Однако останется тем, с кем мы встретились при печальных обстоятельствах и вряд ли доведется увидеться вновь. Странная доля. И все-таки Куни, должно быть, радовалась его приходу. Потому что она была женщиной, которая жила любовью.
Когда сестра формально умерла, и к ней не надо было ходить в больницу, мне стало одиноко.
Я рыдала, замечая в ванной кусочек мыла в виде животного, привезенный ею в подарок из заграничной поездки, хотя он уже потерял форму и стал просто обмылком.
Время шло.
На самом деле время идет всегда, но это редко осознаешь и не обращаешь на него внимания. Я уже никогда не буду прежней. В моем мире обострилась восприимчивость, совсем как во время неразделенной любви.
Я только и делала, что всецело отдавалась изучению итальянского, поэтому преуспела в языке.
Потом я поеду учиться за границу. Буду по часам связываться с родителями, чтобы хоть чем-то поддержать их в тяжелый период. Буду стараться найти потом хорошую работу. Потребуется много сил для восстановления. Теперь у родителей осталась только я. Эта мысль меня преследовала постоянно.
Я встретилась с Сакаи в буддийском храме, а потом воскресным вечером неделю спустя. Мне казалось, что для встречи с ним почему-то подходит только вечер.
Я заметила Сакаи, и у меня отлегло от сердца просто потому, что рядом находился светлый человек, не обремененный семейными проблемами и скорбью. Я, улыбаясь, подбежала к нему.
— Когда мы сможем встретиться? — спросил он.
— Не здесь же об этом говорить!
— Как насчет воскресенья? У тебя будет время?
— Да, думаю, я буду свободна.
Мы договорились о встрече. В буддийском храме, залитом лучами солнца, царила безмятежность. Он сказал, что хочет прогуляться, и исчез среди могил.
Небо было характерного для Токио неопределенного цвета — к синему примешивалась белесость. Между могил стояли замерзшие, сухие деревья. Все, кто был на похоронах, одетые в черное, смотрелись, будто вороны. Я не чувствовала холода. Просто успокоилась, встретив Сакаи. Я впервые испытала чувство радости от того, что кто-то может поддерживать тебя только одним своим существованием. Я ощутила себя маленьким птенчиком, смотрящим в небо из гнезда. Я дала отдых крыльям в этом бесконечно расширяющемся пространстве. Только поэтому было хорошо. Наверно, только это имело значение. Сейчас и навсегда.
После смерти Куни я питалась только рисом карри, который она любила.
Поэтому и с Сакаи я пошла есть карри.
Кафе было странное, там ели индийский карри, сидя на полу. Прохожие с любопытством заглядывали в окна. Но мы, обливаясь потом, с завидным упорством ели рис.
— Сакаи, у тебя есть девушка? — задала вопрос я.
— Сейчас никого. Есть друг, — сказал он.
— Может, когда-нибудь мы снова встретимся, — сказала я.
— Наверняка встретимся, и довольно скоро.
— Пока у меня плохо со временем.
— Если ты скажешь мне: давай прямо сейчас встречаться, я буду удивлен.
— Кстати, на похоронах я много разговаривала с твоим младшим братом.
— Он опять смалодушничал?
— Да, только плакал.
— Слушай, терпеть не могу обсуждать то, о чем имею приблизительное понятие. Я тоже сталкивался со смертью близкого мне человека, но отцом я никогда не был. Наверно, поэтому я и брата не могу до конца понять. Конечно, и Куни. И тебя. Я разбираюсь только в том, что видел своими глазами и слышал своими ушами, в том, что чувствовал. Мне хочется многое сказать. Однако слова почему-то не идут… — торжественно сказал он.
— Людей с таким опытом мало, — улыбаясь, сказала я. — Мне и не надо, чтоб все меня понимали. Но я понимаю, что ты добр ко мне.
Мы вышли из кафе, над нами простиралось зимнее звездное небо.
— В книге, которую я недавно читал, говорилось, что, если услышишь очень красивую мелодию, то она придет к тебе во время смерти. Однажды ясным днем, когда главный герой шел по улице, из магазина грамзаписи раздалась благозвучная музыка, он остановился и стал слушать. Его психотерапевт сказал, что это — знак смерти, знак, который дала ему судьба.
— У меня такое было. Однажды зимой я сидела в этом кафе и в одиночестве пила чай. По радио транслировали передачу о регги и играли одна за другой грустные мелодии, которых я до этого не слышала. И одна из них особенно запомнилась. Пели мужчина и женщина, песня была о летних каникулах. Так себе песня, но она звучала прямо у меня в голове. Хотя была зима, все вдруг наполнилось летним светом солнца. И я поняла, что умру летним днем. Будет так или нет, не знаю. Интересно, какую музыку услышала последней Куни?
Прохладный ветер продувал улицу. Шагая между жилыми домами, где почти не было прохожих, мы шли туда, где можно выпить чаю. Я подумала, как бы было хорошо, если бы эта дорога никогда не кончалась.
— Я не знаю. Но что считать ее концом? Когда она потеряла сознание? Или когда головной мозг повредился? Или же время смерти мозга? Или когда отключили аппарат искусственного дыхания? — сказал он. — Когда-нибудь придет день проверить это самому.
Тема была неприятная, но я не рассердилась на его слова.
Черные силуэты деревьев вдоль дороги тянули свои голые ветви к небу, и мы шли, словно по тоннелю. Я достала плеер.
