Так и сделали верные слуги царя Филофея: пошли в деревню, нашли там избу, в которой жил Иван, сын крестьянский, а узнав, что Иван в поле с самого утра, не стали ждать подле крыльца избяного, не поленились и пошли в то поле, которое нынче с самого утра пахал Иван, сын крестьянский. Как завидел Иван приближающихся слуг царских, так сразу заподозрил неладное. Хотел было побежать к реке или к лесу, да только умным был и потому понял сразу, что не скрыться, не укрыться от зорких глаз и длинных рук слуг государевых. Однако и встречь слугам царевым идти не пожелал – стал посреди поля руки в боки и стоял так себе до той минуты, пока верные слуги царя сами не приблизились к нему и не сказали:
– Не сердись ты на нас, Иван, сын крестьянский. Люди мы подневольные, всю жизнь нашу верно служим царю Филофею, а потому не обессудь, но волю царя исполним мы.
– Воля царя и для меня закон, – отвечал Иван, сын крестьянский. – Потому делайте со мною, добрые люди, то, что царь повелел вам со мною делать.
Как сказал это Иван, так слуги царевы верные взяли его под руки да и во дворец Филофеев повели. Еще и к обеду не протрубили, а стоял уже Иван, сын крестьянский, пред светлыми очами царя Филофея. Оглядел царь Ивана да и говорит:
– Ты не сердись, Иван, сын крестьянский, что слуги мои верные взяли тебя под руки да с поля во дворец мой привели.
Поклонился Иван царю Филофею в ноги и молвил:
– Не сердит я на тебя, царь-батюшка, ведь воля твоя царская есть закон для меня. И волю эту твою готов я исполнить.
– Слушай же, Иван, сын крестьянский. Ночью нынче был мне сон, и в том сне явился старик в оранжевых одеждах и с седою, словно летнее облако на рассвете, бородой. И сказал тот старик, чтобы велел я Ивану, сыну крестьянскому, отправляться за тридевять земель в страну чужую и дальнюю, что в самом полудне от царства моего расположена. Там, дескать, найдет Иван, сын крестьянский, знатное средство для исцеления хвори моей. И сказал тот старик, чтобы выдал я из амбара тебе, Иван, сын крестьянский, десять пар башмаков железных, кои никому пока еще сносить не удавалось. И чтоб возвращался ты, Иван, сын крестьянский, лишь тогда, когда все десять пар башмаков железных износишь в прах.
Выслушал Иван, сын крестьянский, царя Филофея, поклонился вновь в ноги государю и отвечал так:
– Царь ты мой батюшка! Жизнь готов отдать я за то, чтобы здоровье твое драгоценное крепло день ото дня! А потому вели сей же час выдать мне десять пар башмаков железных, кои никому пока еще сносить не удавалось, да укажи мне, куда держать путь.
И велел Филофей выдать десять пар железных башмаков Ивану, сыну крестьянскому. И указал ему путь в сторону полудня или, как еще говорят, в южную сторону. И пошел Иван, сын крестьянский, взвалив на плечи мешок с девятью парами башмаков железных (а десятая пара уже у него на ногах надета была), в ту сторону, где солнце всегда находится в полдень. Шел он долго – не день и не неделю. Шел он, меняя башмаки железные, которые изнашивал на лесных да степных дорогах. И так дошел до самого синего моря, берегов которого не видно, а волны бывают такие высокие, что заслоняют собой даже самые высокие горы. Сел Иван, сын крестьянский, в утлую лодку, которая возле берега стояла, взял весло и поплыл все дальше, и дальше, и дальше в сторону полудня. Скоро и берег сзади исчез из виду. И куда ни бросал взгляд Иван, сын крестьянский, всюду видел только волны морские. Не день и не неделю плыл Иван, сын крестьянский, по морю синему, и только и радости было у него, что, пока плыл, башмаки железные не изнашивались, а мирно лежали в мешке заплечном.
Долго ли, коротко ли, а показался с южной стороны берег. Лодка ткнулась носом в прибрежный песок. Сошел Иван, сын крестьянский, на берег чужой, незнакомый; надел новую пару башмаков железных, да и пошел себе дальше в сторону полудня, стаптывая, как и велено было, железные башмаки. Шел дорогами чужими, страшными, много всего повидал в пути – и доброго, и злого. Шел себе, пока не увидал на горизонте горы громадные, белым снегом укрытые на макушках и зеленью укутанные у подножьи. Иван, сын крестьянский, рот от удивления открыл, глядя на красоту эту невиданную. И тут только заметил, что мешок его заплечный пуст, а стало быть, все десять пар башмаков железных он сносил, и лишь только та пара осталась, которая на Ивановых ногах была надета. Обрадовался поначалу Иван, ибо понял, что раз сносил он башмаки, то, стало быть, цели своего пути достиг. Но тут же загоревал Иван, сын крестьянский, – все десять пар сносил он, а как же идти в путь обратный? Заплакал он, а потом решил, что слезами горю не поможешь, – посмотрел на башмаки свои, на ту самую пару последнюю, да и стал взбираться на гору, что была на крест похожа.
Поначалу подниматься было легко. Но чем выше поднимался в гору Иван, сын крестьянский, тем труднее было ему дышать. Хотел уже Иван лечь на горную травку и уснуть, но тут увидел перед собой домик дивный, красивый – словно пряник печатный. А на крыльце старик стоял в оранжевых одеждах и с седою, словно летнее облако на рассвете, бородой. Улыбнулся старик очень по-доброму и молвил:
– Давно жду я тебя здесь, Иван, сын крестьянский. Знаю, зачем ты пожаловал. Вижу, сынок, башмаки твои совсем прохудились. На вот, подарок тебе от меня для начала.
И старик протянул ему пару оранжевых валенок. Улыбнулся Иван да и говорит:
– Спасибо тебе, добрый человек, за такой подарок, да только на что мне валенки в такую жару?
– А это, Иван, сын крестьянский, не простые валенки. Валенки эти в зиму лютую греют, в лето жаркое охлаждают. Есть и еще свойство у них одно волшебное: в них домчишься ты домой так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь.
Подивился Иван, сын крестьянский, столь чудесному свойству валенок, но ни на миг не забыл, зачем пришел сюда. Да и старик, знать, помнил об этом, потому как сказал:
– Теперь же, Иван, сын крестьянский, слушай меня внимательно. Три дня и три ночи будешь жить ты в доме моем. И будешь учиться у меня правильно дышать, дабы потом царя твоего Филофея хворого смог ты научить этому и тем самым исцелить.
Засмеялся тут Иван, сын крестьянский.
– Разве же, – говорит, – не умею я дышать? Не первый год, дедушка, на земле этой живу, а раз живу, так, стало быть, и дышу. Как можно неправильно дышать?
Старик в оранжевых одеждах и с седою, словно летнее облако на рассвете, бородой рассмеялся:
– Столько лет живешь на этой земле,
Иван, а так и не понял, что нужно прислушиваться к тому, что старшие говорят.
Скромно Иван, сын крестьянский, потупился, покраснел, извинился перед стариком. Старик погладил Ивана по голове – видать, не обиделся на сына крестьянского.
Три дня и три ночи Иван, сын крестьянский, учился дышать у старика в оранжевых одеждах и с седою, словно облако на рассвете, бородой. А утром дня четвертого Иван поблагодарил своего учителя и отправился домой. Не обманул старик сына крестьянского – лишь надел Иван валенки да сказал слова заветные, какие никто окромя старика не знал, так и глазом не успел моргнуть, как оказался во дворце царя Филофея. Царь обрадовался и говорит:
