Он достал лекарство и вручил его Руфи.
Вскоре посте этого все разбрелись по своим подстилкам, чтобы отойти ко сну. Гостей, Марию, ее троюродных сестер и Кассию устроили рядом, в одном углу шатра. Уже зевая, Мария развязала свой пояс, отложила в сторонку вместе с плащом и улыбнулась. подумав, как здорово иметь свою тайну. И вообще, Шаббат выдался замечательный. Оказывается, как бы ни было хорошо дома, иногда совсем не вредно оторваться от семейного очага, повидать новых людей и побыть кем-то другим. Или, может быть, не другим, а самой собой — настоящей. Ведь, по сути, она себя еще толком не знала.
Спала Мария очень крепко, общее шевеление на рассвете ее не пробудило, и, когда она наконец присела и протерла глаза, все уже встали. Поспешно одевшись, девочка выбралась из шатра.
Небо уже было ясным и голубым: полоска рассвета давно исчезла.
Усевшись в круг, паломники слегка перекусили хлебом и сыром, в то время как небо над головой становилось все ярче. Нежные запахи раннего утра сулили такой прекрасный день, какой только может обещать земля.
— Если первый день Шаббата был так же прекрасен, неудивительно, что Господь отдохнул и назвал свою работу очень хорошей, — сказал Иисус.
Он медленно жевал кусочек хлеба и озирался по сторонам с глубоким удовлетворением. Все по очереди кивнули — казалось, будто сам воздух источает умиротворение.
— Да, — мелодичным голосом отозвалась мать Иисуса и жестом, почти столь же грациозным, как у танцовщицы, передала налево от себя корзинку со смоквами.
«А ведь она красивая, — подумала Мария, — просто до сих пор я этого почему-то не замечала. Она гораздо красивее моей матери».
Последняя мысль породила у девочки чувство вины, как будто она в чем-то предала родную мать.
Остаток дня, а он мог показаться одновременно и длинным и коротким, провели в удовольствиях праздности, сочетавшихся с особыми обрядами.
Не возбранялось беседовать, петь, совершать прогулки, кормить животных и самим вкушать заранее приготовленную пищу и просто предаваться мечтам. Но кроме того, возносились особые молитвы — люди молились и сообща, и порознь. Важнейшей из них по традиции считалась древняя молитва Шема: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть».[8]
Мария приметила, что Иисус сидит один под маленьким деревом и, судя по всему, дремлет. Однако, присмотревшись, она поняла, что он не спит, а глубоко сосредоточился на чем-то внутри себя. Не желая ему мешать, девочка попятилась, но было уже поздно — он увидел ее и жестом подозвал к себе.
— Прости, — сказала она.
— За что?
Иисус казался вовсе не раздраженным, а искренне недоумевающим.
— За то, что потревожила тебя.
— Я ведь сижу здесь, на виду у всех, на открытом месте. — Он улыбнулся. — Как можно потревожить того, кто вовсе не ищет уединения?
— Но ты был погружен в себя, — настаивала Мария. — Наверное, тебе хотелось побыть одному.
— В общем, нет, — сказал Иисус. — Скорее, я просто ждал, когда произойдет что-нибудь интересное.
— Например?
— Что угодно. Все, что происходит, интересно, если ты умеешь присмотреться к этому как следует. Как вон та ящерка, — он медленно наклонил голову, чтобы не спугнуть животное, — Которая пытается решить, выходить ей из расщелины или нет.
— Ну и что интересного в ящерке?
Мария не находила ящериц особо интересными, хотя никогда толком к ним не присматривалась. Они ведь знай снуют туда-сюда, да так быстро!
— Неужели ты не находишь ящериц удивительными? — спросил Иисус с серьезным видом. Или это и вправду его так интересовало? — У них такая необычная, бугристая кожа. А как двигаются их конечности — совсем иначе, чем у других зверушек с четырьмя ногами. Они переставляют каждую лапку по отдельности, а не парами. Должно быть, создавая их, Господь хотел показать, что существует множество способов передвижения и возможностей бегать.
— А как насчет змей? — спросила Мария. — Непонятно, как они вообще могут двигаться, причем так быстро, не имея никаких лапок.
— Да, змеи — это еще лучший пример. Господь очень умно научил их ползать и вести полноценную жизнь, показав, что отсутствие чего-либо вовсе этому не мешает.
— Нам ведь не позволено есть их, — заметила Мария. — Интересно, этим запретом Господь хотел защитить их или нас?
— Ну вот, теперь мы действительно празднуем Шаббат, — неожиданно заявил Иисус. — Именно для таких удовольствий он и предназначен.
Мария не вполне поняла его. Он был странным человеком и говорил порой чудные вещи, но все равно ей нравился. Вообще-то люди со странностями ее пугали, поскольку в большинстве своем были неразумны, и никто не знал, чего от них ожидать. Но этот молодой человек, напротив, выглядел в высшей степени умным и достойным доверия. Поэтому она сочла возможным честно признаться:
— Я не поняла, что ты имел в виду.
— Шаббат предназначается не просто для безделья, но для высоких раздумий, способствующих постижению Божественного промысла. Наша с тобой беседа в этом отношении как нельзя лучше соответствует духу Шаббата.
— Высокие раздумья о ящерице? — Девочка не удержалась и прыснула от смеха.
— Это не менее значимое творение Господа, чем орел или лев, — указал Иисус. — И возможно, нагляднее демонстрирует Его могущество и мудрость.
— Значит ли это, что нам должно проводить год, размышляя каждый день о разной твари Господней?
Эта мысль показалась ей интересной.
— А почему бы и нет? — улыбнулся Иисус. — Вспомни псалом, где говорится:
Хвалите Господа от земли, великие рыбы и все бездны.
Огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий
слово Его,
Горы и все холмы, дерева плодоносные и все кедры.
Звери и всякий скот, пресмыкающиеся и птицы крылатые.[9]
Мария этого псалма не помнила, но теперь твердо знала, что никогда его не забудет.
— Воздай хвалу Господу, — строго велела она ящерице, которая выскочила из расщелины и скрылась.
Иисус рассмеялся.
Вскоре, слишком скоро, как показалось Марии, солнце коснулось горизонта, возвещая окончание Шаббата. Все встали и, наблюдая за заходящим солнцем, ждали, когда труба оповестит, что время отдохновения завершено.
Глава 4
Несмотря на заверения старшей. Марии, что ходить в гости и Шаббат не только пристойно, но и почетно, и то, что Иисус известил родных младшей Марии, где она находится, по возвращении девочка застала своих близких весьма рассерженными.
