— Друзья мои, — Минос с улыбкой повернулся к старикам, — мой отчим Астерий учил меня всегда слушать голос Совета при самых важных решениях. Так вот, сегодня я должен выбрать лучшего из своих быков, чтобы принести его в жертву моему покровителю Посейдону…
— Проклятье, Минос. Ты ради этого нас сюда притащил? — говоря это, Софиас даже не взглянул на стадо. — О чем здесь спорить. Ты отлично знаешь, что бык, которого послал тебе Посейдон, — лучший из лучших. Потому его и выбрали для игр, а танец царицы Пасифаи лишь доказывает верность такого выбора. Быка нужно помиловать, а не заменить; если мы поступим иначе, в народе…
Одним ударом палач снес голову Софиаса, засадив топор глубоко в дерево, на которое опирался старик.
— …растет недовольство, — отчетливо произнесла голова Софиаса, слетев с плеч и упав на подол туники убитого.
— Я уверен, что вы сможете дать мне правильный совет, — продолжил Минос, как ни в чем не бывало. — Скажите, какого быка, на ваш взгляд, мы должны принести в жертву?
На минуту воцарилась тишина. Затем палач с силой выдернул топор из ствола, опер его обухом о землю и из-под маски внимательно посмотрел на лица оцепеневших советников. Лишь Дедал спокойно сидел на корточках спиной к Совету, созерцая открывавшийся перед ним пейзаж Наконец слово взял один из молодых советников:
— Не кажется ли тебе, господин, — начал он дрожащим голосом, — что вон тот здоровый черный бык, что пасется в стороне от других, станет достойной жертвой?
— Тот, что сейчас смотрит на нас? — с напускным интересом спросил Минос. — Не знаю… Что думает по этому поводу Совет?
Все с тревогой посмотрели на стадо. В нем выделялась величественная фигура белого быка, боровшегося с Пасифаей. Палач даже не шевельнулся. Нестройный хор голосов повторял, что бык хорош и что лучше жертвы не найти.
— Ну вот и отлично, — не переставая улыбаться, сказал Минос, — похоже, что мы пришли к соглашению. Прежде чем начать голосование, я хотел бы представить вам Дедала, моего нового старшего советника. — (Дедал поднялся с земли и отвесил членам Совета шутовской поклон.) — Я решил освободить Софиаса от этой должности, тяжким грузом давившей на его старые плечи. Мне кажется, он заслужил отдых. Долгий отдых.
Гадание по внутренностям
На бледном сумеречном небе взошла луна и осветила до отказа забитые людьми террасы дворца. К приходу Миноса жертвенного быка привязали к двум столбам, вкопанным посреди центрального двора. Пока его вели на место заклания, зверь вел себя покорно и как-то безразлично.
— Начнем, — сказал Минос, довольный тем, что все наконец пошло так, как ему хотелось.
Царь вытянул вперед руки, и жрицы омыли их водой из священного источника. Затем он взял большую глиняную чашу с зерном и высыпал его на голову жертвенного быка, который недовольно затряс выкрашенными для ритуала в золотой цвет рогами. Ахейцы решили, что бык соглашается, чтобы его принесли в жертву.
Минос слегка ударил животное по морде, и ряды зрителей замерли в ожидании. Царь вырвал у быка из загривка клок волос, бросил его в огонь и хриплым голосом завел хвалебную песнь Посейдону.
Затем палач передал царю ритуальный двусторонний топор. Минос, встав перед быком, занес секиру, завел ее за спину и с жутким криком обрушил удар на загривок животного, буквально разрубив его надвое и вогнав голову агонизирующего быка в землю. Довольный собой, царь поднял топор над головой, ожидая услышать крики одобрения, но их не было. Затем жрицы собрали кровь в ритуальный сосуд в форме бычьей головы, чтобы оросить ею землю, смешанную с оливковым маслом, вином и молоком, а палач принялся свежевать тушу. Пасифая, до того угрюмо и неподвижно наблюдавшая за происходящим, с помощью двух слуг перевернула ее и сделала длинный, широкий надрез ритуальным ножом. Стоявшие неподалеку с трудом сдержали гримасу отвращения, когда их ноздрей коснулся отвратительный запах больных кишок. Пасифая же умело выпотрошила быка и принялась читать по внутренностям будущее. Когда она подняла вверх окровавленные руки, во взгляде ее не было и тени сомнения.
— Эта жертва не угодна ни моей Матери, ни Посейдону, для которого ее выбрал Минос. Внутренности говорят, что нас ждет несчастье.
Затем Пасифая глубоко вдохнула, приготовившись произнести пророчество. Каждое слово ранило ее подобно кинжалу, но в тот вечер из уст Пасифаи звучал хриплый голос Богини:
Познайте чрез глас безликий,
Кто Кноссу несет погибель.
Потомок богов безбожно
Душит народ великий:
И любящих, и бегущих
От страха предаст он смерти.
Кто Кноссу несет погибель?
Землей плодородной вскормлен,
Предастся морской стихии.
Когда же сын Богини
В священном чреве найдет погибель,
Земля содрогнется в гневе.
Богиня же удалится
В мир радости и покоя,
Где распрям людским нет места.
Богиня огласила свое пророчество, и воцарилась мертвая тишина, которую нарушил все тот же голос:
— Хотя в сердце нашем и поселилась боль, — сказала Пасифая, обращаясь к Миносу, — праздник будет продолжаться, этой ночью я стану твоей женой, выпьем же за наследника, за твоего будущего сына.
И Пасифая стала кричать, сначала негромко, потом сильнее, и сильнее, и сильнее, крик подхватили все женщины, присутствовавшие при прорицании, он становился все громче — и оборвался, достигнув наивысшей силы.
Жрицы разделывали тушу жертвенного быка. Внутренности и жирные окорока, полив вином, бросили в жертвенный костер, остальные куски пошли на свадебный стол.
Минос наклонил голову, чтобы супруга надела на него ритуальную маску быка, в которой царю надлежало присутствовать на пиру. Пасифая надела корону из коровьих рогов, затем супруги сели на носилки и во главе шумной процессии отправились в город. Стемнело, и город наполнился отсветами факелов, беготней и женскими криками. Повсюду на дверях висели льняные тряпки с восковыми печатями, еще недавно затыкавшие амфоры с вином.
Минос и змея
Критяне водили вокруг носилок причудливые хороводы, имитируя танец, в котором новая лунная владычица закружила быка. Чтобы отвлечься от охватившего его ужаса, Минос безостановочно пил вино, которое ему любезно подливали слуги. Носильщики постоянно менялись: как только одни падали от усталости и выпитого вина, носилки подхватывались новыми добровольцами. «Должно быть, они гордятся тем, что несут своего царя», — не без удовольствия подумал Минос и с некоторой завистью взглянул на носилки прекрасной Пасифаи, вокруг которых толпилось куда больше народу. Великолепный наряд, тот самый, в котором она участвовала в священных игрищах, и обильно покрытая белилами кожа делали ее похожей на саму Богиню. А этот танец с быком… Миноса передернуло: когда он видел ее такой, ему хотелось убить ее или, скорее, дать ей убить его. Что же это такое? Безумие? Страсть? Досада? Страх? В толпе становилось все больше девушек, одетых как Богиня, которые танцевали и пели с вопиющим бесстыдством — вот, пожалуй, нужное слово, — но при этом в них было что-то безумно притягательное. «Дай этим женщинам палец, — вспомнил Минос слова своего отчима, — и они откусят тебе руку по локоть. Они похожи на змей».
