Ханна рассмеялась и махнула рукой:
— Наверное, они назвали бы меня так даже в том случае, если бы я была уродиной. Такое часто бывало. Иногда девочке давали красивое имя, а после она становилась настолько малопривлекательной, что родители старались поскорее найти ей мужа, чтобы, по крайней мере, использовать притягательность молодости.
— А почему ты сменила свое имя?
— Было множество обстоятельств, которые к этому привели.
— Ты никогда об этом не говорила.
Ханна взглянула на правнучку:
— Бывают истории, которых лучше не рассказывать. Или если рассказывать, то только в нужный момент.
Мелани опустилась на табуретку перед ротанговым креслом. Свежий бриз повеял из окна и смахнул ей на лицо несколько прядей.
— Я хотела бы узнать еще кое-что о твоей жизни, grand-mère.
Ханна ничего не сказала на это, но посмотрела на Мелани долгим испытующим взглядом.
— Значит, ты нашла мои платья?
— Да, насколько я могу судить, у тебя много одежды в стиле сороковых и пятидесятых годов. Тогда ты была королевой парижских шляпниц.
Ханна фыркнула и отмахнулась:
— Ах, какая там королева! Я была одной из многих. Журналисты гонялись за мной лишь потому, что у меня азиатская внешность и довольно известная фамилия, а мой муж был ранен на войне. Историю моей жизни не стыдно было рассказывать — в отличие от некоторых других, которые во время войны покрыли себя позором.
— Но тем не менее ты была достаточно богатой, чтобы позволить себе такие прекрасные платья.
— Поройся лучше, и тогда ты найдешь совершенно другие платья, — посоветовала правнучке Ханна. — Если ты отыщешь хотя бы одно из одеяний, сшитых до того, как я стала «королевой шляпниц», я с удовольствием расскажу тебе историю о нем.
Мелани взглянула на конверт:
— А что же случилось с девочками? С твоей сестрой? Какое продолжение у этой истории? Ну, grand-mère, пожалуйста, рассказывай дальше! Конверт ведь не случайно лежал там наверху!
Прежде чем Ханна успела ответить, из-за угла появилась Мария. У нее был немного озабоченный вид.
— Что случилось, дитя мое? Ты выглядишь так, словно вот-вот взлетишь на воздух, — спросила Ханна, заметив плохое настроение дочери.
— Одна из туристок повредила витрину. На стекле образовалась большая трещина. Мне придется вызвать стекольщика, чтобы он заменил стекло.
— А разве Томас не сможет это сделать? — спросила Мелани.
— Он не стекольщик. Кроме того, это ведь дело страховой компании, мы сами не имеем права просто так взять и залатать витрину.
— А какой витрине досталось? — осведомилась Мелани.
— Той, в которой выставлено свадебное платье конца девятнадцатого — начала двадцатого века. Может быть, ты поможешь мне перенести этот экспонат в более безопасное место? Манекен довольно тяжелый.
— Ну конечно, бабушка!
Мелани быстро последовала за Марией вниз. Туристический автобус как раз выезжал со двора.
Зал для экспозиций, в котором были выставлены модели, сохранившиеся лучше других, каждый раз заставлял Мелани затаить дух — и это несмотря на то, что она видела эту одежду, пожалуй, сотни раз. Она хорошо помнила, как они оборудовали этот зал. Тогда ее мать, она сама и даже ее отец помогали друг другу устанавливать витрины и размещать там экспонаты.
Легкая грусть охватила Мелани при этой мысли. Как давно она ничего не слышала о своем отце! После развода с ее матерью, состоявшегося несколько лет тому назад, он просто исчез. Он выплатил ей щедрую компенсацию, однако после судебного заседания, освободившего его от обязательств, больше не давал о себе знать никому, даже собственной дочери. Мелани не знала, где он живет. За это время она почти никогда не думала о нем, что было очень печально, потому что, собственно говоря, у них были хорошие отношения — по крайней мере до того, как обнаружился его роман и отец отдал предпочтение другой женщине.
Удар пришелся по самому низу витрины. К сожалению, на подоле платья было два разрыва, да и кружева чуть-чуть пострадали.
Мелани, словно окаменев, стояла перед витриной. Свадебное платье… Она вспомнила, как думала о нем, когда ехала из аэропорта, исполненная планов на будущее. Немного позже эти планы рассыпались из-за дорожной аварии, в которую попал Роберт. Разбитая витрина показалась Мелани символом того, что произошло за это время, потому что, если не случится чуда, она уже не выйдет замуж. Во всяком случае, не за Роберта. А может быть, и вообще ни за кого.
— Неужели кто-то попал в стекло своей палкой? — спросила Мелани, чтобы отогнать угнетавшие ее мысли, и указала на кучу осколков.
— Ты угадала! — ответила Мария, обходя осколки на цыпочках. — Одна из женщин слишком быстро повернулась, наверное, чтобы подозвать другую — вот тут все и случилось. Как ни глупо, но она порвала платье палкой. Нам придется его латать. — Бабушка громко вздохнула.
— Может быть, нам следует поставить бронированное стекло? — предложила Мелани. — А сигнализация сработала? Я ничего не слышала!
— К счастью, я ее отключила. Пока я нахожусь в помещении, никто ничего не украдет. И, опять же к счастью, другие посетители так испугались, что тут же ушли из зала. Эта пожилая дама заверила меня, что оплатит ущерб, но я не верю, что дождусь от нее хоть какой-то компенсации. Такое иногда случается. В конце концов, она ведь не нарочно ударила палкой по витрине.
Мария говорила об этой женщине так, будто ей самой было не семьдесят семь лет. Это всегда немного смешило Мелани.
После того как они подмели осколки, Мелани помогла Марии вынуть манекен из витрины.
К ее удивлению, платье лишь немного пахло пылью, но не затхлостью. Если оно и дальше будет висеть под стеклом, то любоваться им можно будет и через сто лет.
— Лучше всего отнести платье наверх, в комнату для шитья, — предложила Мария и взяла манекен за ноги.
Мелани взяла его за плечи, очень осторожно, чтобы не повредить хрупкое платье еще больше.
— Вам надо бы подумать о том, чтобы установить здесь небольшой лифт, — заметила девушка, когда они с бабушкой несли манекен вверх по лестнице. — Или хотя бы что-то похожее на эскалатор. Тогда и grand-mère будет гораздо легче.
— Я уже давно пытаюсь внушить ей эту мысль, но она отвечает, что ей это не нужно. Она считает, что тогда уж лучше мне сразу усадить ее в инвалидную коляску.
— Это, учитывая ревматизм, который ее так мучает, было бы неплохой идеей: тогда она, по крайней мере, могла бы выходить на свежий воздух и ей не пришлось бы сидеть на сквозняках в салоне.
— Ну да. Но ты же ее знаешь. Я подозреваю, что где-то в глубине души она считает себя тридцати-или сорокалетней. А в этом возрасте человек не признает ни инвалидных колясок, ни лифтов. — Мария поставила манекен и, шумно дыша, вытерла пот со лба. — Так что если ты спросишь меня, то я ничего не имею против лифта, особенно в данный момент. А я чувствую себя так, как будто мне не больше двадцати лет.
