– Я не больна, Эдвард.
– Не лучше ли в этом убедиться?
– Мне ни в чем не нужно убеждаться, – резким тоном ответила Энни. – Я сказала – я здорова. И пожалуйста, не надо так на меня смотреть.
– Хорошо, – удивленно проговорил Эдвард. – Только почему ты так взвинчена? – Он откинулся на спинку стула. – Это совсем на тебя не похоже – раздражаться по пустякам.
– Да, действительно, – пробормотала Энни. – Извини.
– Не стоит извиняться, дорогая.
– Нет, стоит, – отозвалась Энни. Она с трудом удерживалась от слез, ощущая непреодолимую потребность облегчить душу. Вот взять и прямо сейчас все ему рассказать. Но этот путь был закрыт – слишком хорошо она помнила рассказ Эдварда о его матери. Перед Эдвардом она должна притворяться. Всегда.
– Энни, любовь моя. – Эдвард нежно взял ее за руку. – Что случилось?
– Ничего, – почти не разжимая губ, произнесла она. – Я просто немного переутомилась, вот и все.
– Именно поэтому я и предложил тебе заглянуть к Кэри. – Увидев выражение, появившееся на ее лице, он поспешно добавил: – Хорошо, хорошо. Я знаю, что ты этого не хочешь, хотя и не понимаю почему. Я думал, большинство американцев любят ходить по врачам.
– Я уже давно не американка, – через силу улыбнулась Энни. – Скорее чопорная британская леди.
– Как насчет того, чтобы отдохнуть? – осторожно предложил Эдвард.
Эдвард больше не настаивал на визите к доктору Кэри, и Энни почувствовала несказанное облегчение.
– Это было бы чудесно, – радостно откликнулась она. Мысль об отъезде блеснула в ее сознании как видение рая. Синее небо, белый песок пляжа, никакой ответственности, только она и Эдвард – это могло исцелить ее.
– Прекрасно, – удовлетворенно ответил Эдвард. – Куда бы ты хотела поехать?
– Не знаю. Куда угодно. А ты?
– Дорогая, я не могу, – виновато проговорил Эдвард. – Я хочу этого всеми силами души, но у меня нет времени на отдых. И не будет еще по крайней мере несколько месяцев.
Райское видение померкло.
– Значит, я тоже не поеду.
– Почему? – Эдвард выпустил ее руку и положил себе на тарелку еще картофеля. – Я думаю, тебе это будет очень полезно.
Энни положила вилку и нож, встала.
– Эдвард, если мы не можем поехать вместе, – холодно произнесла она, – я никуда не поеду.
– Ты не хочешь посидеть со мной, пока я не закончу? – мягко спросил он.
– Нет. Я должна кое-что сделать до того, как Мари-Луиза вернется с Лайзой.
– Что именно?
Энни почувствовала себя в ловушке.
– Дел у меня хватает. – В ее голосе прозвучала едва заметная агрессивная нотка. Больше всего на свете ей хотелось запереться у себя в ванной и принять таблетку. Она судорожно схватила свою тарелку, вилка со звоном упала на кафельный пол.
– Черт, – пробормотала она, нагибаясь, чтобы поднять ее.
– Успокойся, дорогая. – Лицо Эдварда выражало недоумение.
– Успокоюсь, когда ты оставишь меня в покое. Энни стояла у раковины, вперив невидящий взор в прилипшие к тарелке ломтики картофеля. Тошнота и стыд. Тошнота и стыд! Ей хотелось заплакать, или лечь спать, или завизжать. Или принять две таблетки.
Эдвард молча встал, принес свою тарелку, поставил ее рядом с раковиной. Он попытался заглянуть Энни в глаза, коснулся ее руки, но она не оглянулась, не пошевелилась, просто продолжала тупо смотреть в раковину.
– Тогда я пойду наверх, поработаю, – тихо проговорил он.
Энни молча кивнула.
– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – все-таки спросил Эдвард.
Энни лишь что-то невнятно промычала.
– До вечера, дорогая.
Когда Мари-Луиза привезла Лайзу домой, Энни крепко спала в неразобранной постели. Эдвард, который заботливо укрыл ее пледом, попросил няню ее не беспокоить. Он сказал, что она очень устала. Мари-Луиза давно знала, что миссис Томас принимает слишком много транквилизаторов, но родители внушили Мари мысль, что, пока детям ничто не угрожает, ей нечего лезть в чужие дела. Что ж, возможно, они правы. Мари-Луиза не догадывалась, что Энни так крепко спит потому, что она приняла пятнадцать миллиграммов валиума. Доза вполне достаточная, чтобы свалить нормального человека с ног на весь день. Кроме того, Энни уже проглотила десять миллиграммов с утра, не говоря уж о принятых вчера на ночь.
Рано утром в понедельник Эдвард вез Энни в Лондон. Она сказала, что ей нужно кое-что купить. Она проснулась с тяжелой головой, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ей пришлось долго простоять под ледяным душем, чтобы хоть немного прийти в себя. Больше всего на свете ей снова хотелось заползти в постель и заснуть навсегда, но она обязательно должна была выбраться в Лондон. Запас таблеток опять подходил к концу.
– Позволь, я приглашу тебя на ленч, – предложил Эдвард, остановив машину, чтобы высадить ее у универмага «Харви Николс». – Ведь мы не увидимся до пятницы.
– О, Эдвард, я была бы страшно рада, – солгала Энни. Чтобы выиграть время и придумать подходящий предлог для отказа, она озабоченно перекладывала из руки в руку зонт, сумочку, хозяйственную сумку со свитером, который, как она сказала Эдварду, ей было необходимо поменять на другой. – Но у меня такая куча дел. – Ничего более убедительного ей так и не пришло в голову. – Давай я позвоню тебе попозже.
– Утром у меня назначены встречи. – Он услышал гудки, посмотрел в зеркало заднего вида. – Дорогая, мы задерживаем транспорт, надо ехать. – Когда она вылезла из машины, он послал ей воздушный поцелуй.
– Я тебя люблю, – сказала Энни.
Эдвард улыбнулся, машина тронулась по Слоун-стрит, а Энни спросила себя: почему она сейчас произнесла эти слова? Детям она всегда говорила их перед сном и даже отправляя их куда-нибудь на час или два, но Эдварду – только когда они занимались любовью или в серьезных интимных разговорах. А когда это было в последний раз?
Энни заставила себя войти в универмаг, где ее со всех сторон толкали высокие, стройные, уверенные в себе молодые женщины. Она знала, что уж свитер-то поменять она должна во что бы то ни стало. Не хватало еще объяснять потом Эдварду, почему она этого не сделала.
До Пиккадилли-Серкус она добралась к полудню. Она заняла свое обычное место перед аптекой, начала разыгрывать привычную пантомиму, по ее представлениям позволявшую ей сохранить хоть отчасти респектабельный вид: нетерпеливо переступала с ноги на ногу, рылась в сумочке, недовольно смотрела на часы, изображая, что человек, которого она ждет, опаздывает.
Наконец к ней подошла молодая женщина, с которой Энни уже дважды имела дело. Как бы это ни было нелепо и лицемерно, но в первый раз она почувствовала к торговке глубочайшее отвращение. Теперь от этого чувства не осталось и следа. Женщина точно знала, что нужно Энни, а Энни точно знала, сколько это стоит.
