— Господи, Мел! — завопила Фран. — Ему надо было где-то ночевать, он боялся, что будет здесь совсем один, и потрахаться с кем-нибудь хотелось… В Америке, похоже, ему было совсем не так весело, как он прикидывается, — скажи, получил он уже работу от своей поп-звезды? Только честно ответь, как можно позволять так себя использовать? Ты что, большего не стоишь? Нет?
В гостиную вошла Линда. Ее жирная физиономия померкла.
— Гм, я не знала, что у тебя тут гости.
— Вы с Фран, по-моему, знакомы?
— Привет! Как дела? — весело прощебетала Фран, отвлекаясь на мгновение от громогласного исполнения своего долга.
— Прекрасно. — Линда ретировалась. Я услышала, как она идет к дверям, переговариваясь с какими-то людьми постарше.
— Черт! Это, часом, не родители Линды?
Дверь хлопнула.
— Какой ужас. Сегодня же понедельник. А родители должны приходить по воскресеньям. Это все знают! — причитала я. — Ей что, предупредить трудно было?
— А в календаре не отмечено?
— Да кто сейчас в календарях заметки делает!
Фран указала на большую штуковину, украшенную котятами, — штуковина висела на кухонной двери, и я думала, что это Линда так меняет свои художественные пристрастия. Под датой крупными розовыми буквами было написано: «Сегодня приходят родители». И больше ничего — на весь месяц.
— Что творится с этой девушкой? — произнесла я подобострастно. — Почему она не может отправиться куда-нибудь с друзьями, оттянуться на всю катушку?
— А у нее есть друзья?
— Нет. Не думаю.
— А тебе никогда не приходило в голову пригласить ее куда-нибудь вместе с нами?
Не выношу, когда Фран изображает из себя святую благодетельницу.
— Вот сама и пригласи!
— Она твоя соседка!
Это уже было по-детски, так что я со вздохом махнула рукой — как бы выразила согласие, которое меня ни к чему не обязывает. В свете чужих проблем Алекс временно ретировался на задний план, и теперь мои мысли занимало кое-что другое.
— Я все ломаю голову, что же такое в этих больших посылках, которые она постоянно получает?
— Если хочешь сделать ее жизнь совсем несчастной, можем и в ее вещах порыться.
— Это твоя идея!
— Ничего подобного!
— Нет, твоя! Когда здесь был Николас!
— Ой!
Мы в нерешительности смотрели друг на друга.
— Ну…
— Это будет совсем… по-свински. — У Фран вырвался нервный смешок.
— В любом случае день я ей уже испортила.
Мы переглянулись и выскочили из комнаты.
Спальня Линды, ее святая святых, была, наверное, самым чистым и приличным местом в мире. Даже плюшевый мишка выглядел так, будто воспитывался в плюшевой школе. Все было в розовых и персиковых тонах, а стена оказалась выкрашена в оба эти цвета — такое более уместно в какой-нибудь придорожной гостинице. И повсюду рюши, оборочки, мешочки с ароматической смесью, раскрашенные поросята. Слезливая мечта семилетки.
— Вот это да. — Фран вытащила целый набор кисточек из стакана на туалетном столике; под стаканом была расстелена салфеточка. — Мисс Хэвишем[5]совершенствуется в наведении чистоты.
Посылки нигде не было видно, и я направилась к буфету. Фран нацепила один из любимых передников Линды и закружилась по комнате, напевая:
— Я — Линда, от души прошу прощения, что дышу, извините, можно получить немножко за аренду, как насчет пяти пенсов в месяц, я сию секунду уйду, конечно, я никогда…
Я поморщилась.
Внезапно зазвонил телефон. Мы обе чуть не выпрыгнули из тапок — словно нас застукали за чем-то очень нехорошим. Честно говоря, так и было.
— Подойди! — в панике зашипела я на Фран и сорвала с нее передник. Она поплелась к телефону.
Я повесила передник на место и тут заметила коробку, выглядывавшую из-под буфета. Да, я чувствовала себя последней дрянью, но коробку все-таки схватила.
Внутри покоились целые залежи шоколада в упаковках невиданных размеров — «Галакси», «Фрут энд Нат» и те большие «Тоблерон», которые водятся только в магазинах беспошлинной торговли. Помимо шоколада в коробке валялись обертки — небрежность, Линде совершенно несвойственная.
— Вот хрень! — вырвалось у меня, как раз когда Фран вошла в комнату.
— Как ты, сидя здесь, узнала, что это звонил Николас?
— Ты только взгляни!
— О господи. Царствие неправильного питания.
— Теперь ясно. Она толстеет не по дням, а по часам. Наверное, все время ест втихомолку.
— Что будешь делать?
— А что я могу сделать? Ах да, отнестись к этому со всей ответственностью. А как? Мы даже по утрам не здороваемся!
Мы переглянулись.
На вычурном прикроватном столике, рядом с коробочкой, прикрытой вязаной салфеткой, стояла единственная фотография — круглощекая Линда в детстве, возле норовистого на вид пони.
Что теперь прикажете делать — заговорить с ней об этом? Ага. Как там рекомендуют в разделах разных советов?.. «Оставьте где-нибудь на виду подходящую записку». Вряд ли там стоит писать: «Мы шарили в твоей комнате и нашли кое-что, что ты явно хочешь утаить». Вытащить ее в паб и расспросить? Лучше выждать приличествующее время, прежде чем заикаться об этом. Судя по виду Фран, подходящий момент еще не настал.
— А? Извини, задумалась о Линде.
— И что, по-твоему, нам…
— Понятия не имею.
Пауза.
— Думаю, я должна быть с ней помягче, — внесла я предложение.
— Еще бы, раз живете вместе. Сама же понимаешь, что с Линдой что-то не так — или больна, или еще что-нибудь.
— Ну ладно, ладно.
Я заставила себя встряхнуться и вымыла несколько тарелок — за собой и за Алексом. Хоть какое-то начало.
— Так ты говоришь, Николас звонил? — А вовсе не Алекс (который как раз сейчас покупает мебель), одумавшийся и умоляющий меня переехать с ним в Фулхэм.
— Да, ты, похоже, пользуешься успехом. Ур-р-ра!
— Но, поскольку я ему сказала, что тебя нет, он взамен пригласил меня.
Вот это номер. Как я ни презирала этого кретина, хотелось бы все-таки думать, что он выделяет меня из числа прочих особей женского пола.
— Гм. Ты согласилась?
— А как по-твоему?
— По-моему, ты сказала «да», и будешь любить и лелеять его вечно, и попросила рассказать еще какую-нибудь веселую историю из бухгалтерской жизни.
