Губерт бросил на меня угрюмый взгляд:
— А ты что думаешь? Конечно, при этом заработаешь гроши, но нам нужны деньги. Разве ты не поняла до сих пор, что мы едва сводим концы с концами и нам все равно, как заработать денег?
— Мне это приходило в голову, — подтвердила я. — Тебе это как будто совсем не по душе?
— А как бы ты себя чувствовала?
— Неважно, — согласилась я. — Но мне кажется, я смогла бы что-нибудь придумать.
— Например?
Я не знала.
— Неужели так трудно найти работу? — спросила я. — Что-то же должно быть?
— Можно найти работу, но для этого придется унижаться перед Даниэлем Хендриксом, — горько признался он.
— Но ведь не весь же Тринидад принадлежит ему, — рассудительно заметила я.
— Что касается нас, то это почти не важно, — мрачно объяснил Губерт. — Вся земля, которой он владеет, принадлежала нам. Она была бы по-прежнему нашей, если бы существовала справедливость. Уилфреда и меня воспитывали для того, чтобы мы присматривали за бесчисленными акрами сахарного тростника, но теперь у нас ничего нет, а больше мы ничего не умеем делать.
— Но что случилось? — требовательно спросила я.
— Это была семейная борьба, — сказал он с подкупающей ухмылкой, как будто тут могло быть что-то другое. — Мы владели поместьем и выращивали сахар, и все было о'кей. Папа очень умно с помощью женитьбы вошел в семью, которая владела ближайшей очистительной фабрикой, и дела у нас шли как нельзя лучше. Моя мать была из Хендриксов — они до сих пор владеют фабрикой, — но, к несчастью для отца, ее семейство не одобрило этот брак. Они не стали принимать наш сахар, а если они не принимали, то и все остальные поступили так же. Мы справлялись какое-то время, но потом стали постепенно распродавать наши земли. Даниэль, чуя хорошую наживу, покупал их с такой же быстротой, с какой мы их распродавали. И мы даже не понимали, что происходит, пока неожиданно не обнаружили, что он владеет всем, а мы абсолютно ничем!
— Но ведь они не могли так поступить с частью своей семьи! — сердито сказала я. Для меня это звучало чудовищно.
— Хендриксы слишком высокого мнения о себе, — смеясь, напомнил мне Губерт. — Боюсь, что Айронсайды недостаточно хороши для них!
— Но ваша мать приходилась теткой Даниэлю! — уныло сказала я.
— Без сомнения. Когда он был мальчиком, она нянчила его точно так же, как и нас, но мы были бедными родственниками, а на Тринидаде это до сих пор имеет значение. С Айронсайдами никто не считается, а с Хендриксами все считаются. Все очень просто. — Он засвистел, всем своим видом показывая, что ему дела нет до Хендриксов.
Я восхитилась его самообладанием.
— Но можно заняться чем-нибудь другим на этом острове, кроме сахара! — упрямо настаивала я, снова возвращаясь к главной проблеме.
— Разумеется! — насмешливо кивнул он. — Но я больше ничего не умею.
Я закусила губу.
— Ты бы мог научиться! — свирепо сказала я и начала всерьез размышлять о возможных вариантах. — Туризм, — наконец сказала я. — Это ты можешь делать. Ты можешь показывать достопримечательности Тринидада…
— Ну вот еще! Я не умею стучать в барабан в уличных оркестрах или делать что-нибудь в этом роде!
— Это не важно, — не унималась я. — Люди приезжают сюда отдохнуть, так что здесь явно замешаны деньги. Я должна все хорошенько обдумать.
Он уныло взглянул на меня, но затем все-таки не удержался от улыбки.
— Я уверен, что ты это сделаешь, — согласился он. — А пока давай пойдем на пляж и искупаемся.
Я раздумывала долго; видение ярко-синего моря и белого тропического пляжа полностью овладело мною. Ничего на свете мне не хотелось больше, чем отправиться туда. Я уже представляла, как лежу на тонком песке, в тени пальмового дерева, а вода плещется у моих ног. Кроме того, мне пора было начать загорать, чтобы приобрести тот же здоровый вид, каким отличались все жители Тринидада. К тому же у меня появится пара часов, когда мне не придется думать о Даниэле, а это было для меня сейчас самое важное. Он меня беспокоил, а я не любила беспокоиться. Я к этому не привыкла! Никто никогда не волновал меня так до сих пор. Я почти возненавидела его образ, который так легко вставал перед моим мысленным взором. Этот человек был просто чудовище. Вероломное чудовище. И все же я с нетерпением ожидала нашей встречи, чтобы скрестить с ним оружие. Получив новые сведения о нем, я могла вполне выиграть битву, а это было бы самым приятным для меня. Я представила, как он умоляет о мире, и эта мысль вызвала широкую улыбку на моем лице.
Губерт помахал рукой у меня перед глазами.
— Эй, возвращайся назад! — скомандовал он, испугавшись моего задумчивого выражения. — Давай сбегаем домой за купальными принадлежностями, о'кей?
— О'кей, — лениво согласилась я.
Он с легкостью обогнал меня, так как я едва могла бежать, так было жарко и влажно. Но тем не менее у меня не ушло много времени на то, чтобы надеть купальник, найти полотенце и снова натянуть на себя платье, чтобы выглядеть прилично для автобусной экскурсии на пляж.
Губерт ждал меня в холле. Он был меньше и светлее, чем его брат, но в остальном они были очень похожи друг на друга, а помимо этого еще очень похожи на своего отца. У них были одинаковые глаза, в которых так легко вспыхивала улыбка, даже когда им было не очень весело. Сейчас Губерт улыбался. Я спустилась с лестницы и подошла к нему.
— Ты быстро собралась! — непринужденно прокомментировал он.
— Не могу дождаться, когда залезу в воду! — объяснила я.
Он слегка прищурился.
— Я покажу тебе кое-что стоящее, если хочешь, — предложил он небрежно. — Я отвезу тебя в Голубую бухту. Только придется немного пройтись, ты не возражаешь?
— Разумеется, нет.
Мы поехали на старой колымаге, как Губерт называл древнюю семейную машину, которая, наверное, была моей ровесницей. Мотор ревел даже на ровной дороге, и я была убеждена, что автомобиль развалится на куски при малейшей неровности.
— А что такое Голубая бухта? — наконец спросила я, внутренне уже смирившись с мыслью, что назад нам придется идти пешком. — Это очень далеко?
Губерт ухмыльнулся.
— Нервничаешь? — спросил он. — Это всего двадцать миль… в оба конца!
Значит, нам не придется идти больше, чем десять миль, подумала я, если, конечно, он не соврал насчет расстояния, в чем я не была уверена. Я взглянула на свои простые туфли без каблука и подумала, что в моем росте есть свои преимущества, мне хотя бы не приходится носить туфли на высоком каблуке: любое расстояние на высоких каблуках представляется устрашающим, не говоря уже о десяти милях.
Но вскоре моя озабоченность состоянием машины немного поубавилась, и я стала наслаждаться видами из окна. Голубая бухта располагалась в конце долины Диего Мартин, и, чтобы добраться туда, мы должны были проехать через Ривер-Истейт, которая принадлежала университету, проводящему там эксперименты с какао, так что мне было на что посмотреть, особенно на шестнадцатимильную ограду из гибискуса, которая окаймляла дорогу. Я заметила коралловые деревья, которые иногда называют бессмертником, и не без оснований, так как они продолжают цвести, даже если их срубить и распилить на дрова! Франгипани, лианы оранжевых граммофончиков, бугенвиллеи, пламбаго и мирты — все эти растения переплелись друг с другом, чтобы радовать взгляд путешественника. Губерт не обращал абсолютно никакого внимания на навязчивые ароматы и пышную красоту, и всю дорогу до Голубой бухты я пыталась уверить себя, что он действительно принимает это как должное. Мне это казалось невероятным, так как я никогда не видела такой пышной растительности. Если бы я была одна, то непременно бы остановилась, чтобы восхититься сотнями различных кустарников, деревьев и трав, но Губерт решительно проезжал мимо.
