И Варвара вытирала ему слезы, говорила, что лишь доброта и покаяние – путь к спасению, и тогда Господь не только все грехи простит, но и вознаградит, ибо кто в грехе раскаялся для Господа даже дороже того, кто греха этого не совершил. Тут у Варвары голова работала – языком молола без устали, да и горела искренним желанием наставить заблудшую овцу на правильный путь. А воевода кивал и обещал назавтра чуть ли не с сумой отправиться в Москву, а потом по святым местам – грехи замаливать. Но это бывало вечерами, а утром, проснувшись с опою злым и больным, он тут же приказывал выпороть кого-нибудь из холопов, который, по его мнению, недостаточно расторопен или чересчур вороват. Да, Богу Богово, а воеводе воеводино…
Свет в большую комнату терема падал через маленькое, больше подходящее для бойницы, да и задуманное так, оконце. Мебели было немного – на Руси не любили ее излишек: резной, обитый медью сундук в углу, несколько левее – лавки, в центре – длинный дубовый стол, по обычаю покрытый серым куском холста. Иметь непокрытый стол считалось неприличным. При хозяине из сундука извлекается красивая, шитая красной и зеленой нитью, богатая скатерть, но для управляющего имением Ефима и его любимчика рыжего холопа Бориски это было бы слишком жирно. Обычно эти двое любили посидеть в тереме за хозяйским столом. Сейчас там устроился один Бориска. Управляющий же обходил свои владения.
Варвара поставила на стол чугун с брюквой, и в этот миг Бориска похлопал ее по мягкому заду и попытался обнять. Он давно не давал ей проходу, лип, как репей, да еще случая не упускал руки куда не надо сунуть.
– У, глаза твои бесстыжие! – Варя сердито сверкнула очами и быстро отпрянула от него.
– Ох, недотрога какая, – улыбнулся Бориска своим тонкогубым и широким, чуть ли не до ушей ртом. Улыбка у него была дурашливая и неприятная. – Тебе бы все с боярами да дворянами крутить, а на простого парня и глаз не поднимешь.
– С кикимором лесным лучше гулять, чем с тобой, рыжим охальником!
– С кикимором, ха!.. Или с разбойником лесным. Как тот разбойничек тебя увидел, так и растаял. А хорош-то был, нечего сказать, Я за всем энтим из окна наблюдал, как он за руку тебя, ласточка, тащил. Нет, правда, хорош – огромен, противен… Небось жалеешь теперь, что он тебя по дороге выбросил?
– Это я его выбросила и убежала.
– Ха, убежала она. Экая ты у нас ловкая.
– Вот такая! – Варвара отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Бориска видел, как изменилось ее лицо.
Она не раз вспоминала нескладную, неуклюжую фигуру своего спасителя, его худое, с заостренными скулами, мальчишеским пушком на подбородке лицо. Чем-то тронул он ее душу. Скорее всего попросту понравился, хотя она и сама не хотела себе в этом признаться. О том, как она спаслась, правду никому не рассказала. Отделалась общими словами да охами и ахами.
– Значит, тебе любы только разбойники, – продолжал кривляться Бориска, даже не подозревая, в какой мере он прав. По его тону чувствовалось, что он злится и обижается на Варвару.
«Ну и пусть обижается, – подумала Варя. – Мне с ним детей не крестить».
– Кому они любы, разбойники? – послышался скрипучий, как несмазанная дверь, голос.
В комнату, вытерев о рогожу сапоги, вошел управляющий Ефим. Был он невысок, лысина, как и старательно начищенные сапоги, отбрасывала солнечные зайчики, зато борода была велика и окладиста настолько, что смотрелась как-то неестественно, и хотелось дернуть за нее, чтобы проверить – не приклеенная ли. Разбойники, совершавшие налет на деревню, смогли бы без труда узнать в нем того мужичонку, который сидел на пороге и отказался пустить их в терем.
Управляющий, как всегда, был чем-то озабочен, и его цепкий быстрый взор обшарил всех, будто обыскивал. Ефим был хитер, подворовывал, как и положено управляющему, и не слишком любил женский пол, так что с домогательствами к хозяйским девкам не приставал.
Он плюхнулся на скамью, взял ложку, пододвинул к себе тарелку с брюквой, курицей и солеными огурцами и начал уплетать за обе щеки. Он всегда хотел есть и съедал не меньше, чем иная семья. Если бы он знал разбойника Мефодия, то им было бы в чем потягаться.
– Мало им ноздри рвут, разбойникам энтим, – сказал рыжий, стремясь завязать разговор. – Эка куда – супротив воли государевой идти…
– Это они с голодухи шалят, – рассудительно произнес управляющий, пережевывая кусок курицы. – Ежели бы жратвы всем достало, так зачем разбойничать? Токма так не бывает, чтобы жратвы всем вдоволь было, – он взял огурец и с хрустом откусил от него добрую половину.
– Нет, просто им злобствовать нравится, – покачал головой Бориска.
– Тоже может быть. Злобствовать кому только не нравится. Вон, воеводе нравится, хоть и государев человек.
– Все мы люди Божьи и по Божьему подобию сотворены, – встряла Варвара, примостившаяся на краю скамейки. – И людям злобствовать не положено.
– Ишь, девка, слов-то каких набралась, – усмехнулся Ефим в свою невероятную бороду.
– Умная, – хмыкнул угодливо рыжий.
– Ну а мы поумнее будем, – махнул рукой Ефим. – Все это пустые слова, а дела в том состоят, что в положении мы не слишком завидном. Что стрельцы шуганули разбойников, оно, конечно, не плохо. Вот только на самом отшибе живем, и те трое служивых, что нам хозяин для защиты оставил, то есть попросту на нашу шею посадил, – не велика защита. Они все больше на еду да на выпивку наседают да все Марьяну в углу зажать норовят. У нас же всего шестеро мужиков с вилами.
– Это уж правда, – вздохнул Бориска.
– Так что нам с разбойниками или замиряться надоть, или помочь их изловить – не то совсем жизни не будет, изведут нас с бела света.
– Лучше замириться, – сказал рыжий.
– Нет. Трех стрельцов мы еще прокормим, а попытайся-ка целую шайку на довольствие поставить. Тогда сами с голодухи пухнуть будем.
– Это уж точно, – вздохнул Бориска, привыкший к сытости, безделью, к барскому столу, как кот к кухне. – Ну а как же быть?
– Изловить их надоть.
– Это ты у Варвары спрашивай. Она лучше всех нас разбойников знает. И ей известно, за какое место надо разбойника взять, чтобы к воеводе привести, ха-ха!
– А ухватом по хребтине не хочешь, охальник! – Она схватила с лавки ухват и замахнулась. Бориска отскочил в угол:
– Ну, ну, шучу я!
– Шутит, – ухмыльнулся Ефим, поглаживая руки. – Эх, что-то голоден я…
Накормив мужчин. Варвара направилась в курную избу сразу за оградой боярского терема. Жила она там вместе с доброй, но очень глупой и болтливой Марьяной, которая была необъятно толста и овдовела давным-давно. Года четыре назад сам староста ластился к Марьяне, но потом то ли интерес потерял к ней, то ли вообще к женскому полу. Теперь больше к вдове захаживали стрельцы, сопровождавшие губного старосту. Была Марьяна баба хозяйственная и с Варварой уживалась прекрасно.
