С этой унизительной мыслью Мередит вырвала у него поводья.
– Но у зрелой, опытной женщины хватит здравого смысла не путаться с вами.
Он снова усмехнулся, и в этом ей почудилось понимание и что-то интимное, от чего у нее по рукам побежали мурашки и закололо в шее и груди.
– Обычно именно опытные женщины ищут моего общества. Они знают, что я могу им дать то, чего они хотят.
Шокированная его дерзкими словами, его высокомерием и ее собственной реакцией, она поспешила закончить этот разговор.
– Только держитесь от нее подальше, милорд.
– Называйте меня Ник, – неожиданно сказал он.
– Это было бы неуместно. – Ник. Так грубо, смело. Мередит смерила его взглядом. Это имя так шло ему.
– А я буду называть вас Мередит. – Большинство людей произносили ее имя, резко чеканя согласные. Но только не он. От ударения, сделанного им на ее имени, оно прозвучало странно, его звучный голос смягчил согласные. В этом слышалось слишком много очарования.
– Я предпочла бы, чтобы вы не делали этого.
Он улыбнулся уже знакомой хищной улыбкой, на загорелом лице блеснули белые зубы.
– Почему же? Разве мы не одна семья? Я в каком-то смысле прихожусь вам братом.
Братом?!
Мередит поперхнулась. В его присутствии ее мысли неизбежно путались, но одна из них была ясной и не вызывала сомнений: «Этот мужчина не может быть мне братом».
Одного взгляда в его смеющиеся глаза хватило, чтобы Мередит поняла, что он тоже не смотрит на нее как на сестру, что он просто издевается над ней этим невероятным предложением.
– Прощайте, милорд. – Мередит воспользовалась его титулом, отгораживаясь им, как столь необходимым ей барьером. Взяв в руку узду, он остановил ее. – Отпустите мою лошадь, – потребовала она. Петуния заржала, звеня удилами, она дергала головой вверх и вниз, как будто чувствовала беспокойство хозяйки, или просто ей надоело стоять.
В его голосе уже не слышалось насмешки, когда он спросил:
– Я только сейчас об этом подумал… разумно ли с вашей стороны ездить верхом в вашем положении?
Она смотрела на него, не понимая, о чем он говорит. Затем до нее дошло. Она дотронулась пальцами до живота, вспомнив, что в нем находится мнимая жизнь, жизнь, о которой она совершенно забыла, поскольку ее не существовало.
– Такие прогулки мне полезны.
Он нахмурился.
– Разве леди в вашем положении не воздерживаются от верховой езды?
Естественно, он был прав. Большинство женщин, ожидавших ребенка, не ездили верхом на лошади. Ей стало досадно, что она не учла этого обстоятельства перед тем, как отправиться на прогулку этим утром.
– Честно говоря, мне не пришло в голову, что мне нежелательно ездить верхом.
Его глаза сузились.
– Может быть, вам стоит быть рассудительнее. Вы больше не должны думать только о себе.
Неужели его власть распространяется и на нее, как и на Оук-Ран? Она не могла больше терпеть его вмешательства. Он не управляет ею.
– Не делайте мне выговор, как ребенку. Я давно привыкла заботиться о себе… и о других. Именно этим я занималась уже несколько лет.
– Тогда почему сегодня ваш здравый смысл изменил вам? – возразил он, высокомерно подняв черную бровь.
– О! – Она раздраженно сжала поводья. – Пожалуйста, будьте добры, не беспокойтесь о том, что вас не касается.
– Я думал, мы договорились, что в данное время я беру на себя заботы о вас и вашем ребенке. – Он отпустил уздечку и скрестил руки на своей широкой груди.
– Не беспокойтесь. Я способна позаботиться о себе.
– Пока вы правильно заботитесь о себе, Мередит, вы не услышите от меня ни слова.
Какое высокомерие! Он намеренно называл ее по имени, и это раздражало ее уже натянутые нервы. Мередит не подумала, какой безрассудной она выглядела, когда, развернув лошадь, вихрем вынеслась со двора Финнея. Упираясь каблуками в бока Петунии, она поддалась влиянию минуты и надеялась, что грязь и комья земли из-под копыт лошади полетят прямо в красивое лицо Колфилда.
Ее чувство удовлетворения было недолгим. Быстрая езда прояснила ее голову настолько, что она осознала, как глупо она, должно быть, выглядела. Если она хотела, чтобы он уехал задолго до предполагаемого рождения ее сына, ей следовало бы держать в узде свои дерзкие порывы. Как он может быть уверен в ее способности заботиться о себе и об Оук-Ран, если она ведет себя так безрассудно? Но в одном она была уверена: этот человек не может находиться в Оук-Ран, когда она будет «рожать». Все было уже достаточно сложным и без его присутствия.
«Черт возьми», – пробормотала Мередит, переводя лошадь на рысь. В его присутствии она должна воздержаться от необдуманных поступков. Оказавшись в его обществе, она будет скромной, серьезной, настоящим примером учтивости, то есть скучной. Он уедет уже потому, что не выдержит утомительную скуку в ее обществе.
Эта женщина околдовала его.
Она вовсе не была холодной женщиной, как он решил, впервые увидев ее. Выражение ее глаз, когда ее взгляд задержался на его обнаженной груди, свидетельствовало об этом. Когда они ссорились, искры летели из ее зеленых глаз, как разгоряченные воины, разжигая его кровь, которую нельзя было остудить никаким способом. Она ничем не напоминала ту строгую, удалившуюся от света леди, проводящую дни в своей гостиной, какой она сначала показалась ему. Особенно когда в ее взгляде была страсть. И ему становилось все труднее не думать о ней. Тем более теперь, когда она что-то скрывала от него. Волнение, которое охватывало ее от его близости, нельзя было целиком отнести только к физическому влечению.
Он не мог отрицать, что его раздражало то, что она умчалась с быстротой, способной сломать ей шею, с распущенными каштановыми волосами, как какое-то знамя развевавшимися за ее спиной, этими остатками косы, расплетенной ветром. Он почти решился погнаться за ней и стащить ее с этой проклятой лошади. Как бы она ни интересовала его, эта женщина представляла угрозу и себе, и своему не родившемуся ребенку. О чем она думала, разогнав так лошадь? Мысль овладеть всей ее кипучей энергией и познать всю страстность ее натуры не выходила у него из головы. Ник с досадой подобрал поводья и одним легким движением вскочил в седло.
Как она, показавшая сейчас свою безрассудность, умудрялась все эти годы одна справляться со всеми делами? Он вздохнул и пустил коня рысью. Однако какое ему дело? Почему он не может просто повернуться и уйти? Погрузиться в свою прежнюю жизнь? Почему он должен чувствовать эти проклятые обязательства, свой долг перед ней, а сознание этого возрастало по мере развития их знакомства…
Ник пытался не замечать ответа, докучавшего ему, как надоедливая муха, жужжавшая в его голове. Но это было бесполезно. Он хотел владеть вдовой своего брата, женщиной, носившей ребенка Эдмунда. Он тряхнул головой. Влечение, которое невозможно оправдать, но которое тем не менее существовало.
