Внезапно леди Уинчелл чуть покачнулась, и Саймон заметил, как напрягся сосок, прижатый к его руке.
– Трудно представить себе более женственное существо, чем вы, миледи.
Произнося эти слова, Саймон лихорадочно обдумывал ситуацию. Как заставить леди Уинчелл отвести его в кабинет мужа и тем сэкономить время? Пока Агата деловито прочесывала толпу в надежде услышать что-нибудь о Грифоне, а лорд Уинчелл со своими единомышленниками находился в курительной комнате, ему следовало поскорее перейти к делу.
Одарив леди Уинчелл томным взглядом из-под полуопущенных ресниц, Саймон медленно провел предплечьем по ее груди.
– Признайтесь, миледи, вам иногда приходило в голову взять у вашего муженька небольшой реванш за невнимание?
– Кажется, такая мысль разок-другой действительно приходила мне на ум, – еле слышно призналась Лавиния.
– И ведь он частенько отсутствует, играя в карты, а? – Саймон знал, что Уинчелл был увлеченным коллекционером произведений искусства, но Мортимер мог об этом и не знать.
– Ах, во всем виноваты его коллекции. Унизительно быть замужем за человеком, который предпочитает проводить время с какой-нибудь картиной или статуей, вместо того чтобы услаждать жену.
– Какой стыд! – Саймон сунул два пальца за край ее декольте и чуть оттянул ткань. – Рискованная мода. Интересно, смог бы я чуть-чуть поиграть с ними?
Услышав эти слова, Лавиния вздрогнула и закрыла глаза.
– Ах, прошу, сделайте это! Прямо здесь, сию же минуту! Поиграйте со мной!
– Для такого человека, как я, этого мало. Так можно лишь раздразнить аппетит, но стоит ли ограничиваться этим, если я мог бы научить вас множеству интересных игр, о которых узнал во время своих путешествий?
Лавиния встрепенулась и открыла глаза, затуманившиеся от похоти.
– Экзотические игры?
– Дорогая, я возьму вас с собой в такое путешествие, из которого вам не захочется возвращаться. На островах Вест-Индии я познакомился с приемами, которые держат в секрете самые порочные куртизанки.
– Покажите мне их! Сию же минуту! – Она схватила его за руку. – Моя спальня…
Саймон выдернул руку.
– Но, Лавиния, кажется, мы говорили об экзотике. Никто из людей, знающих толк в этом деле, больше не пользуется для этих целей кроватями.
– Неужели! – Казалось, Лавиния была не слишком разочарована. Напротив, выражение ее лица стало еще более похотливым.
– Тот прием, который я имею в виду, достигает полной силы… в определенных условиях. Конечно, для этого потребуется какой-то стол…
– Утренняя столовая. Скорее…
– И для того, чтобы все было как следует, мне потребуются…
– Требуйте все, что угодно!
– Чернила. Вы наверняка слышали об эротическом искусстве татуировки?
– А это не больно? – Глаза леди Уинчелл блестели.
– Ну конечно, нет: ведь татуировка делается лишь на короткое время.
На этот раз Лавиния, кажется, что-то заподозрила, но тут Саймон, вытянув губы трубочкой, выдохнул струю воздуха на обнаженную кожу ее груди.
– Вообразите себе ощущения от движения смоченной чернилами кисти, когда я буду наносить таинственные изображения. Влажная кисточка, сначала холодная, постепенно теплеет от соприкосновения с вашей кожей, и вот уже кажется, что это человеческий палец или, возможно, язык.
Глаза Лавинии совершенно остекленели от вожделения.
– В кабинет мужа, скорее! Там есть письменный стол и много чернил. – Теперь она была полностью готова к осуществлению плана и, схватив Саймона за руку, почти бегом бросилась к лестнице в глубине холла.
– Сюда. Спускайтесь вниз, потом седьмая дверь направо. Не бойтесь, я тоже приду туда… другим путем.
– Счастливого пути, моя красавица. – Саймон поцеловал руку Лавинии и с беззаботным видом стал спускаться по лестнице. Уголком глаза он видел, как она, взмахнув юбками, удалилась в другом направлении.
Как только леди Уинчелл исчезла из виду, он помчался вниз и дальше по коридору, старательно считая двери.
Седьмая! Быстро вытащив из кармана серную спичку, Саймон сунул ее под стеклянный колпачок ближайшего зажженного бра, подождал, пока она загорится, потом юркнул в темную комнату и закрыл за собой дверь.
На столике у двери стояло несколько свечей в подсвечниках, и он на ходу зажег ближайшую свечу, потом тщательно загасил можжевеловую палочку, покрытую серой, и вернул ее в карман.
Итак, с чего начать? Подойдя к письменному столу, он принялся вытаскивать ящик за ящиком и ощупывать стенки и дно каждого, а затем задвигать ящики на место.
Однако он так ничего и не обнаружил, даже когда, опустившись на колени, обшарил руками все скрытые от глаз деревянные поверхности: дно, боковые стороны, промежуток между тумбами… Ничего.
Тогда Саймон обернулся к стене за письменным столом и принялся аккуратно сдвигать в сторону картины, пока в конце концов не обнаружил в стене металлический сейф.
В это время из-за двери послышался какой-то шум, и Саймон поспешно вернул картину на место.
Когда дверь открылась, в комнату влетела Лавиния и, закрыв дверь, прислонилась к ней спиной.
– Это подойдет?
– Что именно? – беззаботно спросил Саймон, присаживаясь на край массивного письменного стола.
– Ну это, на чем вы сидите, – еще не вполне отдышавшись, сказала Лавиния. – Можно на нем попробовать ваш «прием»?
– Да, отлично подойдет. Я тут как раз искал чернила. Саймону пришлось отступить в сторону, потому что Лавиния бросилась к столу и принялась лихорадочно рыться в ящике.
– Вот, держите! – Сунув ему в руки чернильницу и кисть, она взгромоздилась на полированную поверхность черного дерева. – Как мне расположиться?
– Пока оставайтесь там, где вы есть, – распорядился Саймон, не зная, что делать дальше. Уж слишком быстро она примчалась сюда. Сейчас, когда он так близок к успешному завершению поисков, глупо было бы все бросить.
Интересно, насколько Лавиния доверчива в возбужденном состоянии? Достав из кармана порошок от головной боли, он стал махать им перед ее носом до тех пор, пока ее остекленевший взгляд не сфокусировался на пакетике.
– Что это такое?
– Ах, миледи, это вещество настолько тайное, что у него нет названия. Это размолотый корень растения, которое встречается только в высокогорных районах Перу: его собирают при свете луны девственницы, а хранится оно в чашах, изготовленных из черепов развратников.
Пропади все пропадом! Он, кажется, становится еще большим лжецом, чем Агата!
