Рядом с ее тарелкой лежали письма, одно из которых очень обрадовало ее.
— Дорогой! Письмо от дедушки.
Оно пришло с одной из португальских отправок, которые регулярно прибывали в Нью-Хейвен. София быстро просмотрела его.
— Он скоро будет здесь. Если все будет хорошо, если будет попутный ветер, он прибудет на следующей неделе. — София потянулась за следующей страницей, и в ее голосе прозвучало разочарование. — О, оказывается, нет! Ему поручили транспортировку в Остенде, в Бельгию.
— Ему дали новый корабль? Мы можем увидеть его?
— Надеюсь, что можем. Мы отвезем тебя в Нью-Хейвен и поднимемся на борт.
После этого утро почти закончилось, а ей еще нужно было приготовить для испытаний Шехерезаду и двух других чистокровных верховых лошадей, которые должны были выступать в Эпсон Даунс через несколько дней. Гарри приближался на своем пони, которого вел под уздцы Митчелл, так как она не позволяла ему брать поводья самому.
София сама вела лошадей пешком полмили между домом и гладким пространством дерна, которое всегда было избранным местом для проведения клифтонских испытаний.
Она чувствовала себя возбужденной, в вызывающей дрожью боевой готовности, что заставляло ее осознавать каждое мельчайшее изменение в цветах, движениях и запахах вокруг нее. Неделю назад новость о том, что возвращается ее отец, полностью заполнила бы ее мысли. На сей раз, хотя она и была чрезвычайно рада его приезду, другие чувства преобладали над обычными реакциями.
Тем временем Жак Десерней должен был посетить испытания, она же чувствовала себя абсолютно не подготовленной к этому. Ее собственное поведение днем ранее было настолько не свойственно ей, что она не могла оценить его. Оглядываться же назад было все равно, что смотреть на себя в кривое зеркало.
Что он думал о ней, она не могла даже предполагать. Всего несколько дней назад она сбежала в Брайтон лишь потому, что запаниковала из-за одного сорванного поцелуя. Теперь София чувствовала себя так, словно она никогда не была осторожной или робкой в своей жизни. Она собиралась встретить Жака без следа смущения по поводу того, что случилось с ними накануне на полу конюшни.
Объездчик из Джолифф-корта Филипп уже был там и проинформировал Митчелла, что мистер Десерней придет пешком позже. Новость вызвала у Софии тайный трепет удовольствия, потому что инстинкт говорил ей, что он придет пешком не случайно; как и ей, сегодня ему даже верховая езда покажется слишком пассивной.
Филипп, как и подобает жокею, был легким как тростинка, с чувствительными руками, и он демонстрировал вдохновенную верховую езду. Гарри, глядя на юношу, объявил, что он Шехерезаде понравился.
Затем появился Десерней. Он шел вверх по усыпанному лошадьми склону с востока своим решительным энергичным шагом, его волосы развевались и блестели на солнце.
София попыталась успокоиться, но тщетно. К тому времени, когда Жак подошел к ней, она была неспособна произнести ни слова, сам же он казался лишь немногим лучше. Остальные, слишком занятые, чтобы заметить это, занялись испытаниями, и София вздохнула с облегчением. При других обстоятельствах она бы сотрудничала с Митчеллом более тесно, но Гарри и его пони позволили ей ретироваться. Одной рукой она держала поводья Принца как раз под его мягкой мордой и страстно желала, чтобы Десерней с другой стороны потянулся и коснулся ее, как бы опасно это ни было. Когда он гладил шею Принца или улыбался Гарри, она испытывала чувство ревности.
София лишилась покоя, как будто все, что они говорили и делали вчера, было просто сказочным сном. В то время как все вокруг, включая Гарри, ободряли Шехерезаду и смотрели в другую сторону, Жак потрогал рукой нос пони, и его пальцы коснулись ее ладони. София, задрожав, подняла глаза вверх и смогла наконец заговорить.
Нужно было выбрать тему, которая бы не озадачила и не встревожила Гарри, что исключало все, о чем она сгорала от желания сказать. Но она попыталась.
— Сегодня утром я получила письмо от своего отца. Он возвращается домой на следующей неделе.
Затем она вспомнила его обвинение: «Ты прячешься за своего отца».
Жак бросил на нее быстрый взгляд, но сказал нейтральным тоном:
— Вы, должно быть, очень рады. — Через мгновение: — Насовсем?
— Нет, он получил назначение в Бельгию.
София не могла понять, показалась ли эта новость ему хорошей или плохой, потому что он устремил взгляд на летящие фигуры лошадей, теперь борющиеся друг с другом в состязании.
Она спросила:
— Как часто вы получаете известия от ваших родителей?
Он состроил гримасу, но ответил:
— Один раз в месяц или два.
София мягко продолжила:
— И как они пишут вам?
Жак повернулся:
— Что вы имеете в виду? — Это было почти грубо.
— С любовью? С привязанностью?
Жак отвел глаза, его лицо стало жестким, но он продолжал удерживать руку на шее Принца, лаская его за ушами.
— Как обычно. Их любовь к детям не меняется.
— Тогда… — она колебалась, — почему вы не вернетесь обратно? Когда Бонапарт пал, и Франция больше не в состоянии войны, разве это не подходящее время?
Он покачал головой.
— Я же говорил вам. Если бы не я, Рене был бы жив и наслаждался высоким постом в Париже, возможно, с женой и детьми. Я не могу смотреть в лицо своим родителям, потому что его гибель стоит между нами.
— Но вы не должны обвинять себя в этом. Это судьба распорядилась так жестоко.
— Нет, — сказал он. — Не судьба.
«Тогда твои родители потеряют двоих сыновей». — Однако она не сказала этого вслух.
Себастьян Кул постарался заставить ее подозревать Десернея. Он подошел так близко, как только мог, к тому, чтобы назвать его шпионом. Как Десерней мог быть им? Он был человеком сильных эмоций, и они заставляли его испытывать горечь по отношению к Франции. Он испытывал смертельную ненависть к Бонапарту и отрезал себя от своей семьи и своей родины. Английская армия оттолкнула его, поэтому теперь он был один. Он решил остаться в этом очаровательном уголке Англии и следовать за единственной целью, оставшейся у него — единственной, которая привязала его к ней. Безрассудного волнения от этой мысли было достаточно, чтобы изгнать предупреждения Себастьяна Кула из своего сердца.
Десерней стоял, не двигаясь и не видя ничего вокруг. Затем он обернулся и посмотрел назад, на Клифтон, на крышу фермы, наполовину скрытой в складке долины на западе, на лошадей и людей, перемещающихся по зеленому простору перед ним. Он избегал ее взгляда. Казалось, он собирался что-то сказать, но Гарри заговорил первым.
— Ты собираешься смотреть на Шехерезаду на скачках?
Он повернулся к Гарри и улыбнулся.
