А она – вдруг она и вправду шлюха? И вообще, что такое шлюха? Она вспоминает о том, как закидывала ноги на плечи Оливье, стоявшего перед ней на коленях, о своих обнаженных ягодицах на полированном столе, о языке Оливье, исследующем потайные складочки ее плоти… Да, должно быть, она действительно шлюха…
Интересно, много ли на свете шлюх? Катрин начинает думать о женщинах, с которыми она знакома, но не находит среди них ни одной шлюхи. Кроме себя. Она решает, что ей стоило бы исповедаться, но затем ее мысли переключаются на священника. Она представляет, как член Оливье, твердый и прямой, словно палка, вздымается под сутаной кюре. Она не выдерживает и смеется. За столом воцаряется полная тишина. Все ошеломленно смотрят на нее. Катрин говорит себе, что им даже в голову не приходит то, о чем она сейчас думает. Она видит, как раздвигает ноги перед Жаном и какое у него при этом лицо… Представляет, как сутана кюре, к которому ходит свекровь, топорщится от его эрегированного члена… Она смеется все сильнее и сильнее и говорит себе, что если это и значит быть шлюхой, то это не так уж плохо, и что у всех Салернов вместо головы задница (этому выражению она научилась от Оливье). У всех, кроме ее детей, которых ей неожиданно становится жалко. Смех буквально распирает ее, но тут она видит ухмылку свекрови и думает о дьяволе. Она говорит себе, что тот, кто написал эти анонимные письма, может в один прекрасный день рассказать обо всем ее семье, и тогда случится катастрофа, потому что все отвернутся от нее и она останется совсем одна. Она также говорит себе, что любит Оливье до безумия, но придет время – и его губы будут целовать другую… Ее смех, все более и более резкий, постепенно переходит в детские рыдания, бурные и испуганные, которые разносятся по всей столовой, а затем затухают на плече Тома. Тот поднимается и вместе с Анриеттой помогает ей выйти из комнаты. До Катрин доносится возобновившееся ритмичное постукивание приборов и монотонное позвякивание бокалов. Катрин даже кажется, что она слышит, как они глухо пережевывают большие мягкие куски хлеба.
Она закрывает глаза. Ей ни за что не вынести, если домашние узнают о том, что она делает каждый день. Она скорее умрет, чем будет в бедности и одиночестве влачить тяжкое бремя стыда и бесчестья.
15
МНЕ КАЖЕТСЯ, что Мадам снова заболела! Как тогда, семь лет назад, когда у нее еще не было магазина. Я сказала об этом Месье, после того как его мать с месье Кристианом спустились к себе. Он ответил, что это не может быть рецидив и что наверняка все скоро пройдет.
– Посоветуйте ей, чтобы она как следует отдохнула в понедельник. Она слишком утомляется на работе.
Не знаю, почему он упомянул о понедельнике. Я сразу смутилась и перевела разговор на другую тему. Но так или иначе, он явно не собирается беспокоиться о Мадам! В этом доме одна только я забочусь о ней! И я не допущу, чтобы она подвергала свою жизнь опасности, как в прошлый раз! Все, только не это! Я теряюсь в догадках: уж не заподозрил ли Месье чего-нибудь по поводу отлучек Мадам по понедельникам? По понедельникам, по четвергам вечером – да впрочем, и во все остальное время… Хотя уж лучше мне об этом не знать! Впредь буду поступать, как все Салерны – меньше знаешь, легче жить! Мадам проплакала всю ночь. Я не отходила от нее ни на шаг и спала в ее комнате на кушетке. Однако утром она все равно пошла на работу. Бедняжка ужасно выглядела! У меня так сердце и защемило, когда я ее увидела. Надеюсь, это все не из-за того, что она порвала с ним! В последнее время она казалась такой счастливой! Она не заслуживает того, чтобы ей причиняли боль! Должно же ей повезти хоть раз в жизни!
Мне стыдно за нее! Она вела себя, как ненормальная. Я понимаю, что мне следовало бы пожалеть ее, но… Я не выношу когда она показывает свою слабость, особенно перед ним! Он напустил на себя невинный вид, но я знаю, что ему доставляет удовольствие видеть маму в таком состоянии! Если бы я жила одна в той квартире, то была бы избавлена от необходимости терпеть его присутствие! Однако я боюсь, что он воспользуется этим, чтобы неожиданно заявиться ко мне. Именно поэтому я и остаюсь здесь. Так, по крайней мере, я не одна. Если у мамы снова случится приступ, никто не сможет помешать ему начать все сначала. Поэтому ни в коем случае нельзя, чтобы мама заболела!
«И поделом ей, этой шлюхе, этой распутной девке!» – злорадно думает Ксавье Бизо, увидев, как мадам Салерн входит в банк далеко не столь уверенной походкой, как раньше. Он чувствует, что в окружающем ее ореоле надменности появилась брешь. Это вызывает у него радость. Он с довольным видом откидывается в кресле, отметив, что она не сняла солнечные очки. Значит, она плакала? Цвет ее лица тоже подрастерял свой прежний фарфоровый оттенок… Он здоровается с ней крайне небрежно, чтобы показать свое порицание. Но, как обычно, она едва взглянула на него. Он больше не выносит ее высокомерный вид оскорбленной невинности. Когда позволяешь, как последняя шлюха, часами трахать себя, нужно с почтением относиться к служащему банка, в котором хранишь деньги, если даже это обычный операционист! По крайней мере, следует смотреть ему в лицо!
Этим утром Катрин Салерн не получила очередного анонимного письма. Она даже не знает, радоваться ли ей или, напротив, ждать худшего. Она пристально разглядывает каждого покупателя, каждого прохожего, останавливающегося у витрины ее магазина, каждого продавца из соседних лавочек Дочь хозяина китайского ресторана машет рукой служащему из магазина фототоваров, расположенного напротив. Может быть, это она? Из ревности, потому что тоже влюблена в Оливье? Раньше Катрин никогда об этом не думала, но ведь вполне возможно, что Оливье часто ужинает в этом ресторане… А может быть, это мясник, который большими белыми буквами выводит сейчас на витрине свой ассортимент? Вдруг он решил отомстить ей за то, что она никогда не покупает у него мясо? Или консьержка – ей проще всех было проведать об их романе… К тому же она единственная, кто знает Жана! Катрин забивается в угол своего магазина, словно боясь, что кто-нибудь ворвется и станет ей угрожать. Она чувствует себя такой беспомощной…
В час дня она уже стоит перед квартирой Оливье, дожидаясь его возвращения. Разумеется, у нее есть дубликат ключей, но она не осмеливается заходить в квартиру в его отсутствие.
Впрочем, Оливье об этом даже не знает… Она думает о своем нервном срыве накануне вечером, во время ужина. Ей становится немного стыдно. Она так устала… Как было бы хорошо, если бы те два письма ей просто приснились… Но она знает, что это не так.
Оливье поднимается по лестнице со свертком в руках. Он целует ее в шею, и они вместе входят в квартиру.
– Я заставил вас ждать… – Он слегка запыхался. – Я подумал, что вы не захотите обедать на улице, и купил миндальных пирожных… Хотите чаю?
– Я люблю вас!
– Я тоже вас люблю!
– Вы обещаете любить меня вечно? Катрин в первый раз спрашивает его об этом.
Оливье приходит в замешательство.
– Вечно? Какой странный вопрос! Разве можно знать наперед такие вещи?
