Она повернулась к Викерсу.
— В настоящий момент я не могу сказать даже приблизительно. Основываясь на своем опыте прежних расследований, интерес средств массовой информации угаснет в течение следующих нескольких дней, если только в деле не возникнет серьезных подвижек. Мы приложим все усилия, чтобы до минимума свести причиняемое беспокойство, и будем надеяться, что на следующей неделе все вернется в привычное русло. В любом случае к этому времени мы должны уже будем закончить наши беседы. Здесь у меня большая группа сотрудников, поэтому мы сможем довольно быстро всех опросить.
Элейн посмотрела на свои часы.
— Итак, обращаюсь ко всем. Мне бы хотелось, чтобы вы разошлись по своим классам и сделали перекличку, затем пришлите девочек в актовый зал. Я проинформирую их о происходящем. Думаю, очень важно привлечь их к этому делу и держать в курсе событий.
— Но что нам говорить, если они станут задавать вопросы? — с тревогой спросил Стивен.
— Придумайте, — процедила Элейн, нервы которой явно начали сдавать.
Учительская опустела в рекордное время. Я проскользнула мимо старшего инспектора Викерса, на долю секунды встретившись с ним глазами. К моему облегчению, он сдержанно, почти неразличимо, кивнул в ответ. Меньше всего мне хотелось, чтобы все на работе знали о моей встрече со старшим инспектором Викерсом, причем недавно. Личность человека, обнаружившего тело Дженни, оставалась главной темой разговоров, когда я вошла в учительскую. Не знаю, как в остальном, но Кэрол Шэпли действовала скрупулезно — обратилась с вопросами практически ко всем сотрудникам, прежде чем те попали в здание школы.
Актовый зал был почти полон. Мне удалось найти место в первых рядах, у стены, лицом к залу, чтобы видеть все помещение. Девочки, которые никогда в жизни до конца не успокаивались, были так же молчаливы, как ранее учителя. Ничто не ослабляло напряженного внимания, с которым они смотрели на сцену, где выступала Элейн, вновь в сопровождении старшего инспектора и пресс-атташе. За прошедший час или около того Элейн сгладила некоторые шероховатости в своем тексте и без запинки отбарабанила речь.
Свободных мест в актовом зале оказалось больше, чем следовало бы. Оглядывая ряды сидящих девочек, я поняла: примерно половину из них оставили дома или уже забрали домой. Это же я обнаружила и в собственном, здорово уменьшившемся классе, когда делала перекличку. Уже разнесся слух, что погибшая девочка училась в Эджворте. Теперь они ожидали только подробностей.
— Это будет трудное для всех нас время, — нараспев вещала Элейн, — но я надеюсь на ваше достойное и скромное поведение. Пожалуйста, уважайте частную жизнь Шефердов. Если к вам обратятся из средств массовой информации, не делайте заявлений ни о Дженни, ни о школе и ни о чем, что связано с расследованием. Я не хочу, чтобы кто-то из учениц Эджворта общался с журналистами. Любая нарушившая запрет получит предупреждение. Или того хуже.
Многих девочек постарше, казалось, куда больше огорчило вето на общение со СМИ, чем новость о Дженни. Я обратила внимание: их откровенные слезы ни в малейшей мере не потревожили безупречный макияж.
— Пока я разговариваю с вами, школьный секретарь связывается с вашими родителями, — продолжала Элейн. — Мы просим их забрать вас или организовать присмотр в следующие несколько часов. До конца недели школа будет закрыта.
Мне показалось, старшего инспектора Викерса немного озадачил всплеск возбуждения, пронесшийся по актовому залу. Меня не шокировало. Девочки, как все подростки, бывали при случае эгоистичны и бездумно бесчеловечны. Они вполне искренне могли расстроиться из-за Дженни, но не упускали выгоды и для себя. Неожиданной неделей отдыха, не важно, по какой причине, пренебрегать не пристало.
Элейн подняла руки, и снова наступила тишина.
— Детектив, старший инспектор Викерс, возглавляет расследование этой печальной смерти и хотел бы кое-что вам сказать.
Возникло легкое волнение в зале. Мне стало интересно, доводилось ли Викерсу когда-нибудь находиться в центре внимания такого количества перевозбужденных особ женского пола. Забавно было наблюдать, как прямо на глазах его уши густо порозовели. Он шагнул вперед и наклонился к микрофону. Помятый, бледный, слегка потрепанный вид Викерса хорошо маскировал его жесткую натуру.
— Спасибо, мисс Пеннингтон. — Он слишком близко наклонился к микрофону, и звук «п» в фамилии Пеннингтон прозвучал как выстрел из-за чрезмерного усиления. — Я бы хотел попросить всех, кто располагает любой информацией о Дженни Шеферд, без стеснения поделиться ею со мной или с кем-нибудь из моей группы. — Он кивнул в конец зала. Я повернулась, как и все остальные, и вздрогнула, заметив Эндрю Блейка, прислонившегося к дверному косяку, и двух полицейских в форме рядом с ним. Вэлери предположительно занималась Шефердами.
— Кроме того, вы можете поговорить с кем-то из ваших учителей, если вам так легче, — сказал Викерс. Все головы в зале обратились в его сторону, синхронно, как у зрителей на теннисном матче. — Они смогут вам посодействовать. Не думайте, будто известное вам ничтожно для того, чтобы сообщать. Мы сами решим, полезно это или нет. Мы собираем информацию о Дженни: в частности, о ее друзьях в школе и за ее стенами, обо всем странном, что вы, возможно, слышали от нее или о ней, обо всем необычном. Тревожило ли ее что-нибудь? Были ли у нее какие-то неприятности? Не ссорилась ли она с какой-нибудь ученицей или с кем-то еще? Не происходило ли того, что скрывалось от взрослых? Если вы хоть что-нибудь вспомните, пожалуйста, не утаивайте этого. Но хочу вас предупредить: постарайтесь не сплетничать между собой, пока не поговорите с нами. Легко говорить откровенно, когда ты уверен, что можешь отделить известное тебе от слухов. — Он снова обвел взглядом зал. — Я знаю, у вас будет великое искушение поговорить об этом с журналистами. Они очень ловко умеют выуживать сведения у людей — иногда лучше, чем полиция. Но доверять им не стоит и лучше с ними не общаться, как предупреждает ваш директор. Если вам есть чем поделиться, скажите нам.
Девочки кивали словно загипнотизированные. Как человек, который на тысячу пунктов уступал по обаянию инспектору Морсу,[1]Викерс справился отменно.
Чего он не сделал, так это не ответил на вопрос, который они действительно хотели задать, поэтому оставшуюся часть дня, в промежутках между надзором за ученическими группами и срочным исправлением планов подготовки к экзаменам, я пыталась справиться с волной предположений, захлестнувших школу.
— Мисс, ей отрезали голову? Кто-то сказал, что у нее, ну, исчезла голова.
— Я слышала, что ее ударили ножом много сотен раз, да? И что у нее торчали внутренности и видны были кости и все остальное.
— Мисс, ее мучили? Я слышала, что она вся была в ожогах и порезах.
