– Господи, – обалдело протянул Эдди. – Я думал, у вас буддизм и вселенская любовь, а тут какая-то смесь Айн Рэнд с сайентологией. Алан, ну ты же… Ах, да ладно, хватит.
– Действительно хватит, – сказал Алан, встал, жестом сеятеля бросил на столик три двадцатки и все-таки ушел.
* * *
Два часа спустя Эдди сидел на своей кровати, слушал храп Брета и думал о Детройте. До конца турне оставалось два концерта – детройтский “Мэджик стик”, на разогреве у Вика Фиоретти и кульминационный опен-эйр у Зала славы рок-н-ролла в Кливленде. По логике вещей, стоило больше беспокоиться насчет Кливленда, но “Мэджик стик” волновал Эдди сильнее. Эдди не боялся ни пустого зала, ни враждебной толпы; фанаты Фиоретти, прошедшего пик славы лет пять назад фолк-рокера, были существами исключительно травоядными. Он страшился присутствия в зале одного конкретного человека – Экс.
Экс жила в Энн-Арборе, в двадцати с лишним милях от Детройта. Вся группа ее так и называла – The Ex или, в крайнем случае, Eddie’s Ex. Хотя у нее, конечно, было имя – Сандра, Сандра, Сандра. Они встречались почти год, но, называя ее так даже в мыслях, Эдди тут же переносился в первую ночь их знакомства. Поцелуй на кухне. Волосы на подушке. И его собственный бег домой через весь кампус с клубами сверкающего пара на выдохе и свернувшимся в голове эмбрионом “Мантры смирения”.
На следующее утро он, как обещал, разыскал Сандру в Сети и пригласил в “Кафе Амира”. Официальной версией было извинение за полночный уход; в своем чувстве вины Эдди удалось убедить даже себя. На самом деле, как он понял многим позже, его раздражало совсем другое – что в их первую ночь вся инициатива, с начала и до конца, принадлежала ей.
Эта новая гегемония Эдди длилась минут десять. Как только Сандра в растянутом до колен свитере и с холщовой торбой через плечо возникла у его столика, сдула со своих шведских веснушек пшеничную прядь и сказала: “Пошли”, Эдди даже не спросил куда. Он просто встал и пошел.
Она действительно оказалась шведкой, с мичиганского Верхнего полуострова – места, где под сполохами северного сияния обитали в страннейшей гармонии скандинавы, чьи “йа-а” тянулись, как главный экспорт этих краев соленая ириска, и будущие фанаты “Гритц Карлтон” на ржавых пикапах с флагом Конфедерации. У нее были абсолютно бергмановского толка родители (мать, кажется, звали Карин, если вообще не Гедда), которых Сандра, как положено, страшилась и стеснялась в равной степени. До представления жениха дело не дошло, но после каждого их приезда Сандра бросалась в постель с особенным угрюмым пылом, так что Эдди был им заочно благодарен.
Академический год закончился, не успев начаться. Сандра стала магистром фармакологии и нашла работу в энн-арборском филиале “Пфайзера”; Эдди, во все уменьшающиеся интервалы между концертами и репетициями, вяло работал над докторатом. Пара начала осторожно шутить о совместном жилье, с каждым разговором снижая градус юмора. Но потом из телевизоров страны донеслись шесть роковых секунд Failed State, и месяц спустя Эдди, Алан и Брет стали нью-йоркцами.
В ходе Большого Разговора перед переездом было решено, что отношения находятся Не На Том Уровне, чтобы один жертвовал чем-то серьезным ради другого. На самом деле, как всегда происходит во время таких разговоров, каждый просто ждал, что другой твердо скажет “оставайся со мной” и возьмет таким образом ответственность на себя. Вместо этого любовники обменялись ворохом вдумчивых доводов, разъехались и еще месяцев шесть истязали друг друга телефонными отношениями.
В этих затянувшихся сумерках Эдди научился Сандру ненавидеть – увы, задолго до того, как сама связь сошла на нет. Ни он, ни она не обещали друг другу верности, но пул возможных партнеров, в разы расширившийся для Эдди, для Сандры по-прежнему состоял из их энн-арборского круга общения; почти в каждом звонке она уныло признавалась, что переспала с очередным общим знакомым. Вместо того чтобы просто больше не звонить, Эдди впал в садомазохистскую зависимость от этих признаний. Он наказывал Сандру требованиями объясниться в деталях (нет, но что именно ты нашла в Джоше, мне просто интересно, как твой мозг работает), а себя – выслушиванием ответов (у него потрясающие губы, он читает по памяти Одена, он одевается в “Ральф Лорен” и не кончает часами, еще вопросы?). Это могло бы длиться бесконечно, не познакомься Сандра в Траверс-сити с басовитым молодым человеком по имени Свен и не делегируй ему обязанность отвечать на все входящие звонки. Две недели Эдди отпаивал коктейлями Алан, после чего наваждение прошло.
Теперь, задним числом, он понимал, что само его отбытие в Нью-Йорк с друзьями должно было казаться Сандре изменой столь фундаментальной, что любые последующие заведомо бледнели на ее фоне. Группа была не просто порталом в мир сомнительных связей – она и была сомнительной связью. (“Гистерезис”? Звучит как венерическая болезнь”, – заметила Сандра, когда он впервые рассказал ей про замечательный новый проект Алана Уидона – ну, ты помнишь, с новоселья. Эдди еще удивился тогда силе, с которой эта шпилька его почему-то задела.)
Брет всхлипнул во сне, мотнул головой по подушке, пустил газы и внезапно захрапел на тон выше, как поп-песня в последнем припеве. На музыкантском сленге этот прием назывался “модуляция дальнобойщика”. На его фоне затерялся тихий стук в дверь номера. Эдди скосил глаза на телефон у изголовья – 4:21.
В проеме понуро сутулился Алан, как минимум еще на пару виски пьянее версии, ушедшей из “Чаркоул”. В здоровой руке он, как гусеницу, держал добытый черт знает где кривоватый косяк.
– Пошли покурим, – прошептал он.
По дороге на крышу отеля выяснилось, что Тони, вместо того чтобы исчезнуть на ночь, привел Бекку в номер; Алан застал обоих на flagrante delicto. (“Она с мамой живет”, – извинительно сообщил Тони через плечо, не останавливаясь.)
– Можешь завалиться у меня, – сказал Эдди. – Мне все равно не спится. Только предупреждаю, Брет сегодня существует на все сто процентов. Рекомендую беруши.
Окна соседних зданий светили сквозь кисейную дымку, размывая вид на дальние небоскребы и черное озеро за ними. Стоять на крыше было приятно, хотя чикагская жара не отпускала даже ночью. Стоять на крыше вообще приятно, подумал Эдди. На любой, без исключений.
Алан раскурил и передал косяк. Эдди без удовольствия затянулся. Дрянь.
– Как ты думаешь, что дальше? – спросил Алан сдавленным голосом, выдувая дым.
– Детройт.
– Да нет. Дальше что? Тебе через неделю тридцать. Мне уже.
– Тони сорок, и он не парится, – сказал Эдди. – Он единственный из нас знает, зачем во все это ввязался.
– Да уж, – Алан подул на гаснущий кончик. – А ты? Ты-то зачем?
Эдди задумался.
– Не знаю. Ради компании, что ли.
– Знаешь, когда мы только познакомились, я где-то месяц думал, что ты тоже… наш человек.
– Вот как? – Эдди поджал губы.
– Ну извини. Азиатские стереотипы.
